Полубородый
Шрифт:
– Мне нельзя, – сказал он. – Мне нельзя, мне нельзя.
– А если я скажу Айхенбергеру, что узнал не от тебя, а от кого-то другого?
Можно было прямо-таки видеть по его лицу, как эта идея очень медленно до него доходит, я так и представлял себе, что у него в голове всё заросло мускулами, поэтому для соображения там почти не оставалось места.
– А от кого тогда узнал? – спросил он наконец.
Этот вопрос показался мне таким дурацким, что я ответил:
– От Святого Духа!
Это был, конечно, самый ошибочный ответ, какой я только мог дать, но, как потом оказалось, и самый верный, потому что Большой Бальц не рассвирепел, а задумался, потом кивнул и сказал:
– Это хорошо. Святому Духу он ничего не сможет сделать.
Так я и узнал,
– Они собираются на Главном озере, – сказал он.
Главное озеро я хорошо знал, по крайней мере, знал, что там и знать-то нечего, кроме одного-единственного трухлявого дома на самом берегу. Люди, которые в том доме когда-то жили, заболели и умерли, и всё из-за гнилого воздуха, говорят, потому что берега там топкие, болотистые. Больше одного дома там и не поместилось бы, даже дорога там узкая, теснится между водой и склоном горы Моргартен. Только вчера я там проходил, даже дважды: в первый раз – когда шёл в Эгери, а потом – когда обратно. Я даже вообразить не мог, как можно назначить местом сбора Главное озеро, но я, конечно, без промедления кинулся туда, бежать было нетрудно, дорога туда шла под уклон. Кроме того, у меня снова появилась надежда, и это придало дополнительных сил. Когда Поли узнает, что произошло, думал я, он мне поможет, и вместе мы отыщем Гени.
На Главном озере никого не было, «пусто как на лысине», говорила про такое наша мать, и на мой зов никто не отозвался. Первой мыслью было: Большой Бальц обманул меня или, скорее, он понял что-то неправильно, потому что для выдумки у него не хватило бы ума. Я уже было повернул обратно, но потом услышал вверху, на склоне, какие-то звуки. Сперва подумал, что лесорубы; может, здесь тоже монастырский лес, прикинул я, и идут общественные работы по заготовке. Потом я вспомнил, как Цюгер однажды говорил, что на склонах лес не валят: во-первых, это опасно, во-вторых, деревья растут криво, и эти брёвна ни на что не годятся, а в-третьих, потому, что деревья там нужны как преграда для лавин и оползней. Может, выше есть какая-то полянка, которую с дороги не видно, и там-то Поли и встречается со своими заединщиками. Для игр в войнушку они любят выбирать потайные места; всё сразу становится значительнее, когда окружено тайной. Я осмотрелся, но подняться на гору Моргартен, казалось, нельзя: скала чуть повыше была почти отвесной, но потом я всё же разглядел тропинку, ведущую наверх. Не надо считаться опытным охотником, чтобы заметить по следам, что я не первый, идущий по этой дорожке в последнее время. Она вилась по крутому склону и становилась всё уже. Я радовался, что заросли крапивы притоптали ещё до меня, иначе бы моим голым икрам не поздоровилось.
Внезапно из-за дерева выступил молодой мужчина с взведённым арбалетом, нацелил оружие на меня и сказал:
– Стоп! Ни шагу дальше!
Говорят, у человека от испуга вышибает дух, и это не преувеличение, со мной так и было, мне показалось, что кто-то взял меня за горло. Постовой был мне вроде знаком, но я не мог бы сказать, где видел его раньше. Только потом вспомнил: он участвовал в нападении на монастырь. Я хотел ему объяснить, что ищу Поли, но он велел заткнуться и поднять руки вверх. И при этом не сводил с меня нацеленного наконечника стрелы. Тут из-за дерева выступил второй мужчина и вытянул у меня из-за пояса нож; только после этого мне дали возможность что-то сказать.
Когда они услышали, что я брат Поли, тот, что с арбалетом, сказал:
– Ещё один! – и они оба засмеялись, как будто это была очень остроумная шутка.
Но никто не объяснил, что в ней такого уж весёлого. Потом первый снова скрылся в лесу: видимо, он был выставлен для охраны и не мог покидать свой пост. А второй повёл меня по тропинке, подталкивая в спину, своего оружия у него не было, только мой нож в руке.
В голове у меня крутились разные мысли, потому что всё это произошло так внезапно, но последовавшее потом приберегало
Семьдесят восьмая глава, в которой Себи находит Гени
Тропинка закончилась прогалиной, и сперва я ничего там вообще не увидел, потому что ветром нанесло дыма в лицо. Пахло горелым мясом, отовсюду доносились голоса мужчин. А с некоторого отдаления слышался стук топоров; не такой уж и ошибочной была моя мысль о лесорубах. Потом дым отнесло ветром в сторону, и первое, что я увидел на прогалине, вообще с ней никак не сочеталось, так во сне иногда появляются картины ни к селу ни к городу: рыба на дереве или колбаса на алтаре. Это был стул, настоящее аристократическое кресло с подлокотниками и с мягкой обивкой, оно стояло просто на лесной земле, я и представить не мог, кто его сюда приволок и зачем. Когда ветер потом сменил направление, я увидел больше: человека, который запекал на костре большой кусок мяса, а вокруг несколько других, они нетерпеливо дожидались готовности еды, держа наготове ножи. Один хотел срезать кусок мяса прямо с пики, но кто-то строго сказал:
– Надо дождаться колонелло!
Это был голос Поли.
Я хотел побежать к нему, но человек, который меня привёл, удержал меня и доложил:
– Задержан шпион!
Поли повернулся, и его лицо, когда он увидел меня, не поддавалось описанию; он был ошеломлён и испуган, но вместе с тем на лице читалось и чувство вины; если знать его хорошо, это можно было увидеть. Кажется, он командовал всеми этими людьми; когда он приказал отпустить меня, конвоир тут же отступил от меня на шаг. Поли подозвал меня к себе, но не как брат брата, а как доктор-юрист, когда велит ввести свидетеля. Я, разумеется, первым делом хотел рассказать ему про Гени, что тот исчез и что я нашёл его ногу, но Поли не дал мне договорить, а строго сказал:
– С Гени всё в порядке.
Потом он отвёл меня в сторону; никто не должен был слышать, о чём мы говорим.
– Глупо вышло, – сказал он, оправдываясь. Я знал это выражение глаз, когда он что-то натворил, но ты должен поверить, что это произошло само, просто так. – Но с Гени не случилось ничего плохого, – добавил он. – Ничего такого уж страшного.
Что-нибудь более страшное, чем отнять у человека ногу, я не мог вообразить, так я и сказал Поли, ясно и отчётливо. Ему это было неприятно, не из-за моего упрёка, а из страха, что его люди могут заметить, как кто-то посмел не вытянуться перед ним в струнку.
– Я не смог этому воспрепятствовать, с ногой, – сказал он. – Иногда с тобой на дело идут такие горячие головы, что их не удержать.
Можно было подумать, он никогда в жизни не имел дела с горячими головами, притом что он сам – худшая из них.
– Значит, это всё произошло при тебе?
– К счастью, – сказал Поли и посмотрел на меня так, будто ожидал похвалы за это. – Я сделал для него всё, что мог, но приказы приходится выполнять.
– И кто отдаёт тебе эти приказы? Дядя Алисий? Ведь здесь же нет настоящего колонелло, для которого ты играешь в солдатики.
– В солдатики? – Это слово он почти выкрикнул и чуть не набросился на меня, но тут же взял себя в руки, потому что все повернули головы в нашу сторону. – Я тебе это позже объясню, – сказал он, – сейчас не самый удобный момент.
Мне было всё равно, удобный ли для этого момент, я хотел знать, что с Гени.
– Идём, – сказал Поли.
На краю прогалины, в прилегающем лесу, был построен из брёвен и веток сарай сродни давней времянке Полубородого, только просторнее. Поли завёл меня внутрь, хлопнул по спине, так что было не понять, то ли это дружеское ободрение, то ли толчок в спину, и оставил одного. В сарай попадало мало света, да к тому же в воздухе висел дым от костра. Глаза не сразу привыкли к полутьме, и только потом я увидел Гени, он сидел на земле, вытянув здоровую ногу. Даже соломенного тюфяка ему не подложили. У меня брызнули слёзы облегчения, я бросился к нему, присел на корточки и хотел обнять. Но Гени отстранил меня, не потому, что был мне не рад, а потому, что я больно придавил ему руку.