Полуденная буря
Шрифт:
А помимо рыбьего зуба торговали поморяне удивительно стойким мехом – даром что коротким, ровно стриженным, – морских выдр, вкуснейшей, засоленной в бочонки рыбой, копченым, резанным на полоски мясом неведомых чудищ глубинных – пока не попробуешь, кажется, что и есть грешно, а как распробовал – за уши не оттянешь... А если с пивом!
Изредка, от странствующих перекупщиков, попадали на осенний торг самоцветы – с Южных и Западных Склонов, Красной Лошади, Кривой Штольни. Хозяйственным селянам-арданам, ясное дело, дорогие побрякушки без надобности, но как удержишься и не
В последние годы, лет двадцать—тридцать, не более того, как утверждали старики, стали появляться, трудами все тех же купцов, путешествующих каждое лето аж к самому Облачному кряжу, вещицы, руками перворожденных сидов сделанные. Гребешки и брошки, кольца и пряжки, пряжа тончайшая, горный воск – лекарство от тысячи недугов. Да мало ли что еще!
Глядел Ергес на из-за тридевяти земель привезенные богатства, глядел. И укрепился в самом заветном еще с босоного детства желании – бросить отеческое поселение, до боли знакомый лес, родных и друзей... и податься куда-нибудь в дальнее путешествие. На самоцветные копи или в Повесье. А то и в теплые края – в Приозерную империю. Было бы только к кому пристать, на хвост упасть, как говаривали в народе. Потому как одному в подобное странствие пускаться равносильно самоубийству. Лихих людей по всем королевствам хватает с избытком.
Последние два дня он все больше склонялся к тому, чтобы отправиться в Повесье. А виной тому оказались два веселина, поселившиеся в «Пляшущем барсуке» и взявшие за обыкновение пить пиво за одним столом с молодым арданом. С чем веселины пожаловали в Фан-Белл, Ергес не знал, а спросить стеснялся. На его попытки намеками выяснить истину Крыжак и Добрец – так звали бородатых мужиков – только посмеивались и отшучивались, рассказывая байки о купеческом караване, для которого они сговаривались с торговцами-арданами. Рожи у обоих веселинов самые разбойные. Встреть таких на большой дороге – сам все отдашь, не дожидаясь строгого напоминания. Высокие, широкоплечие. На головах мохнатые шапки из овчины, с висков опускаются заплетенные в косички пряди.
Вот уже третий день бортник-ардан и веселины встречались утром внизу, в обеденной зале. Приветливо здоровались – и что с того, что бородачи испрашивают благосклонности не у Пастыря Оленей, а у Матери Коней? – а потом усаживались за один стол, чинно ели поданный завтрак – по обыкновению, яичницу с салом. После трапезы их пути расходились. Ергес чистил кобылу, гулял по торжищу, приценяясь к товарам – свой-то он давно уже уступил по сходной цене, оставалось выполнить задания родичей. А Крыжак с Добрецом уходили куда-то на целый день. Куда? Да кто ж их, веселинов, разберет, пока сами не признаются!
Повторно встречались уже за ужином, в сумерках. Тут можно было и пивка хлебнуть, и поболтать всласть. Из разговоров сотрапезников Ергес давно понял, что оба они воевали в Последней войне, под знаменами короля Властомира против остроухих шли. Но вот до конца войны по разным причинам
– А много нынче купцы... того... охранникам платят? – попробовал ардан подойти к мучавшей его загадке окольным путем. Авось проговорятся?
– Купцы-то? – Крыжак пригубил пиво из пузатой кружки, смахнул желтоватую пену с усов. – А стрыгай их знает! Ты бы купцов и спрашивал.
Добрец поддержал кивком.
– Так я себе думаю... Может, в охранники податься? Надоело медом торговать. Не мужское занятие.
– Прямо-таки и не мужское! – хохотнул веселин. – А башку под железо чужое подставлять – мужское?
– Ну, это... того... воинов уважают-то. Опять же с деньгами можно не жмотиться.
– Это еще как поглядеть. Смотря каких воинов. Сильно ты, скажем так, паря, конных егерей уважаешь?
Напрасно он так громко. Ергес аж заозирался по сторонам – нет ли подслуха? Пастырь Оленей миловал.
– Ага! Эк ты налякался! – Крыжак сделал еще глоток. – Уважаешь или нет, говори!
– Да не шибко-то, честно признаться, – понизил голос ардан.
– Вот и я вижу. Токмо боишься. А боязнь и уважение – это, паря, две большие разницы, как поморяне говорят.
– Так они ж... того... наемники, тьфу!
– А ты не наниматься ли, паря, собрался?
– Я ж... того... людей от лесных молодцев защищать хочу, а не того... поселян на колья сажать. – Ергес даже съежился, когда сообразил, насколько смелые и крамольные слова выговорил. А потом гордо расправил плечи. Вот, мол, я какой, гвардейцев не боюсь.
– А лесные молодцы уж и не люди... – начал было Крыжак. Но Добрец внезапно перебил его:
– Тебе, значит, годков-то скока сравнялось, браток?
– Того... девятнадцать. А чё?
– С оружием каким знаком?
– Ну, это... того... на медведя ходил... того... с рогатиной. Во! Из лука могу.
– Значит, на медведя. То добре. Он, поди, тоже с рогатиной был?
– Не понял я? Чего энто ты, дядька Добрец? Того... Смеяться удумал?
– Да где там. Супротив такого ж, как ты, выстоишь? Хоть бы и с рогатиной?
– Выстою! – Ергес сам себе таким храбрым казался, значительным. Пиво тому виной?
– И кишки, значит, человеку выпустишь?
– Кишки? – Ардан сглотнул. Об этой стороне воинской службы он пока не задумывался. – Ну, того... это...
– Не выпустишь! – удовлетворенно грюкнул пустой кружкой об столешницу Крыжак. – А туда же – в охранники!.. Селянин ты, лапотник. А воином родиться надобно.
– А вы, того... воины? – обиделся бортник.
– Да не про нас разговор, а про тебя, паря.
– Выходит, я... того... неспособный ни на что? Вот завтрась пойду да к «речным ястребам» попрошусь!
– Эк тебя понесло! Чего ж сразу к речникам?