Полукровка

Вендел С. И.

Сорча не хотела говорить об Ореке в таком тоне. Он был слишком дорог, чересчур. Она ненавидела, когда его использовали против нее, и в отчаянии прикусила щеку.

— Я просто не понимаю, почему ты думаешь, что я должна уйти, чтобы найти себя. Я знаю, кто я, папа.

Может быть, если бы ты был рядом, если бы обратил внимание, ты бы тоже знал, кто я.

— Ты усердно работала здесь ради матери. Ты содержала семью. Теперь пришло время для тебя, Сорча. Время отправиться в более широкий мир и найти

свое предназначение.

— И почему мое предназначение должно быть где-то там? — спросила она, поглаживая гриву Фиоры, чтобы сдержать гнев. — Почему работа здесь не является призванием? Мамина семья занималась этим на протяжении нескольких поколений.

— Конечно, это так, моя девочка. Но это все, что ты когда-либо знала. Что, если там для тебя есть что-то большее?

Она бросила на него полный слез взгляд, почти задыхаясь от возмущения.

— Больше, чем моя собственная семья?

Кьяран напрягся, отводя взгляд.

Как он вообще мог понять? Конечно, он ставил долг и цель выше семьи. Всегда ставил. И Сорча, черт возьми, не позволит ему заставить ее сделать то же самое.

— Твои братья уехали на тренировку, — сказал он, хотя напора в его голосе поубавилось. — Мэйв готовится скоро уехать в университет. Я просто хочу, чтобы ты проявила инициативу, как они, выбрала свой собственный курс. Это не значит, что твой путь не приведет тебя обратно к твоей семье, — наконец, он поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, и Сорча болезненно вздохнула.

Его лицо с каждым годом становилось более удрученным, каждый вызов прорезал морщинки, разбегавшиеся веером от его глаз и обрамлявшие рот. Сэр Кьяран был гордым человеком, но в тот момент он выглядел почти… побежденным.

Сорча ненавидела это. Она ненавидела то, что все еще не хотела разочаровывать своего отца. Она ненавидела то, что в его словах была доля правды, даже если она была слишком упряма, чтобы разобрать, в чем именно они заключались.

А сейчас… сейчас она устала.

Она хотела этого сидра. И свою пару, чтобы он держал ее в объятиях.

Сорча вернулась к чистке.

— Мне нужно закончить.

Кьяран снова тяжело вздохнул, и затем она услышала хруст его ботинок, когда он выходил из стойла и конюшен.

Сморгнув слезы, Сорча потерла ноющее плечо.

Я здесь счастлива, сказала она себе. То, что его цель была там, а не с нами, не означает, что я такая же. Здесь у меня есть все, что мне нужно.

Ее семья, ее лошади. И теперь, особенно, мужчина, который любил ее такой, какая она есть.

Судьба, что я сделала, чтобы заслужить его?

Беспомощное беспокойство заставило ее уткнуться лицом в теплую шею Фиоры. Но что, если он здесь несчастлив?

Он никогда бы ей не сказал. Он бы терпел ради нее.

Но что, если всего этого станет слишком много? Что,

если того, что она могла дать, окажется недостаточно?

Желчь обожгла горло, и Сорче пришлось поспешить из конюшни, чтобы вдохнуть холодного воздуха и успокоить желудок. Она заставила себя пройти через двор и вернуться в дом, вытирая слезы, которые остывали и затвердевали на ее лице.

Я исправлюсь, пообещала она. Я могу сделать лучше.

Орек наблюдал за своей парой, которая возвращалась к дому, стоя у одного из окон конюшни. Слова, которыми она обменялась со своим отцом, все еще звенели у него в ушах и вызывали еще большее беспокойство.

Сначала Орек думал показаться с того места, где он работал тремя стойлами дальше, чтобы тихо побудить ее отца перестать придираться к ней, когда у нее явно было много дел и о многом она думала.

Но потом…

Ему не понравилось, что он согласен с Кьяраном — по крайней мере, по некоторым пунктам. Его паре нужно было освободиться от бремени стольких обязанностей.

Хотя было ясно, как сильно она любила свой дом и свою семью, было также ясно, что она не откажется от своих обязанностей. Она верила, что они определяют ее роль в семье, и он ненавидел то, что она не могла понять, насколько больше она значила для всех. Да, ее семья обращалась к ней за всем, но не только за работой. Они нуждались в ней.

Но его пара не была постоянно пополняющимся источником. Ее дух неизбежно иссякнет, вероятно, прежде, чем она об этом узнает.

Ореку претила мысль о том, что Сорча позволит себя использовать, но знакомая беспомощность сдавила ему горло. Он не знал, как сказать ей об этом.

И даже если бы он это сделал, он не был уверен, что она его послушает.

Он не был удивлен, что она так отреагировала на давление своего отца. Его пара была такой же гордой и упрямой, как сам сэр Кьяран, ее верность семье была яростной и непоколебимой. Она никогда бы не проявила инициативу, о которой говорил ее отец, не тогда, когда это означало бы уйти, предать семью. Даже если бы просто из злобы и упрямства, она бы этого не сделала.

И это оставило Орека с тем же вопросом и до сих пор без ответа о том, как помочь его паре.

С каждым днем ему становилось все труднее держать язык за зубами. С каждым днем он наблюдал, как растет ее изнеможение.

Он как будто наблюдал, как она медленно тонет, но отказывался протянуть руку помощи. Ее семья любила ее, но не видела этого. Такой Сорча была всегда, и если это облегчало им жизнь, если она никогда не жаловалась и не заговаривала, откуда им было знать?

Он повторял это себе по нескольку раз на дню, но это не успокаивало негодование, разливающееся внутри.