Помещицы из будущего
Шрифт:
– И неча теперя туточки шастать!
Она еще долго не хотела отпускать Павла Михайловича. Потчевала его капусткой, блинами со сметаной, поила травяным чаем, а он все это ел с большим удовольствием. У меня немного отлегло от сердца, и даже появилась уверенность, что все будет хорошо.
Когда Аглая Игнатьевна помчалась за очередным угощением, я решилась поинтересоваться о Демьяне. Может Головин лучше объяснит его положение? Читать и знать точно - две большие разницы.
– Скажите, Павел Михайлович, а дети, рожденные от крепостных, имеют какие-нибудь
Я не стала называть имен, но он сразу догадался, о ком я говорю.
– О Демьяне переживаете? Но поспешу успокоить вас, он никоим образом не сможет претендовать на имущество. Даже если дворянин пожелает признать своего незаконнорожденного отпрыска, то все равно не имеет права передать ему свое звание, и обязан приписать его к своим крепостным крестьянам. – Головин, видимо, подумал, что мы боимся, как бы ни пришлось делиться с Демьяном.
– Законом запрещено вводить незаконнорожденных в наследство и "в фамилию", препятствуя распространению сословных дворянских привилегий на "недостойных" граждан. Могу вам даже процитировать пояснение к этому закону: "Благородными разумеются все те, кои или от предков благородных рождены, или монархами сим достоинством пожалованы".
– Нет, нет… Мы помочь ему хотим, - объяснила я. – Жаль юношу.
– А вы его приказчиком назначьте. Он грамоте наученный, станет за усадьбой приглядывать, раз такое дело, - предложил Головин. – Другой помощи пока оказать ему вы не в силах.
Я задумалась над его словами. А ведь он прав. Нужно парня повысить в должности, а то как-то не по-человечески. Пусть духовно мы были чужими, но кровь у нас по венам бежала одна.
Глава 44
Головин уехал, но перед этим мы договорились, что завтра утром отправимся в церковь. Он еще раз пообещал, что приглашения на обручение будут разосланы в самое ближайшее время. А еще предложил заняться пошивом подвенечного платья, которое он с радостью оплатит, так же, как и платье Софьи.
Нянюшка все не могла прийти в себя от радости. На ее щеках горел румянец, походка стала легкой, и я даже пару раз услышала, что она напевает под нос какую-то песенку. Мы с Таней вполне могли понять ее воодушевление, ведь угроза оказаться на улице стремительно отступала. Да и что говорить, старушка переживала за нас, как за родных.
Но священнослужителя нам с Таней случилось увидеть раньше, чем предполагалось. Старый тарантас, которым управлял бородатый поп в пыльной рясе, появился в усадьбе в то же время, как в главные ворота вошли цыгане.
Мы направлялись на кухню взять для собаки еды и сказать Евдокии, чтобы она сварила бульон для Сашка. Но вся эта процессия заставила нас удивленно остановиться.
– Добрый день, барышни! Спаси Господи! – громогласным голосом произнес священник, спускаясь на землю. – Это что же происходит?
Он был крупным, с выпирающим животом и окладистой бородой, в которой поблескивали седые пряди. Густые брови нависали над бесцветными глазами, а нос имел красноватый оттенок из-за купероза.
– Добрый день, - поздоровалась я, пытаясь вспомнить, как правильно приветствовать священнослужителей. Крест целовать? Ну, уж нет. Я не собиралась прижиматься губами к кресту, покачивающемуся на животе батюшки. Мало ли, кто его целовал до меня… – Что случилось?
– Отец Никифор! – из дверей выскочила нянюшка и радостно бросилась к нему. – Как хорошо, что вы нас навестили! Проходите в дом! У нас с обеда блинки остались!
– Нет уж, Аглая Игнатьевна! Увольте! Я по важному делу, которое требует немедленного разрешения! – священник возмущенно затряс бородой. – Ибо на святое посягаются!
Я посмотрела на молча стоящих в стороне цыган и догадалась, что приезд батюшки как-то связан с ними.
– Так вы ответите, что случилось? – повторила мой вопрос Таня.
– Это вы позволили цыганам своих на нашем погосте хоронить? – священник нахмурил кустистые брови. – Они уже и могил накопали!
– Мы, - кивнула Таня. – А куда же еще покойных, как не на кладбище нести?
– Так то покойных людей! Ибо погребения со всеми церемониями удостоены только истинно православные люди! – голос батюшки сорвался на фальцет.
– Нельзя погребать скоропостижно умерших без похоронных памятей! Что, ежели покойники их не соблюдали православные обряды или самоубийцами были? Или вообще померли от хмельного?! Упаси Господь мою душу!
– Какие самоубийцы?! – у меня в голове не укладывалось происходящее. – Люди в пожаре погибли! Вы что говорите такое?!
– Не знаю я ничего! Пущай в скудельницу несут! И все тут! – уперто произнес священник, краснея от гнева. – Там им самое место!
Я понятия не имела, что такое «скудельница», да и Таня, скорее всего, тоже, но тут мы услышали голос Бартоша:
– Вы что, хотите рома в яму как собак бросить? Не бывать этому!
– Ты меня еще поучать станешь, бродяга? – батюшка погрозил баро хлыстом. – Иуды проклятые!
– Отец Никифор, вы прямо с кондачка-то набросились на всех! – Аглая Игнатьевна вышла вперед. – С барышнями таким языком говорить не надобно! Вы пошто о скудельнице вспомнили? Голубки мои и знать не знают, что это такое! Не надобно девицам в душеньку страху нагонять!
– Перестали церковь почитать! Совсем от Бога отдалились! Сатана вокруг правит! – разразился бранью батюшка. – Одному Господу все известно! Он и покарает грешников!
Священник забрался в свой тарантас и поехал прочь, не переставая вопить во весь голос.
– Мы успели выкопать могилы, - сказал Бартош, подходя к нам. – Но не дадут нам, барышни, там своих рома схоронить… Раньше своих покойников в лесных чащах или в степи оставляли, подале от дорог, но ежели здесь останемся, то хотелось бы за могилами смотреть…