Помощник ездового
Шрифт:
— Плавильно! — горячо одобрил Жень. — Снасяла революсия. Всех богатый убивать, потом сениться.
Дело потихоньку шло к вечеру, басмачи не шевелились, китаец болтал, не останавливаясь, жара понемногу отступала, но начал досаждать жуткий запах. Сотни трупов у подножья холмов на жаре стремительно разложились, мало того, ветерок стих — и теперь все вокруг покрыла невыносимая вонь. От жуткого смрада не было никакого спасения, он заставлял слезиться глаза, стоял в глотке комом, выворачивал желудок и даже сводил с ума.
Лешка попробовал
— Где вы лазите, кобыльи дети? — зло выругался Лекса, в очередной раз не найдя даже намека на появление подмоги. — Чтоб вам жаба титьку дала!.. — он запнулся и снова яростно выругался. — Что, сучьи дети?
Стало понятно, почему басмачи медлили и для чего отослали отряды — они вернулись, гоня перед собой толпы мирных жителей.
— Совсем дулной?! — возмутился Жень. — Сто она делать собилается? Какой вонюсий дырка балана!
Лекса просто ругнулся вслух. И было отчего.
Басмачи собирались использовать людей как живой щит — их сразу начали строить в плотные цепи и очень скоро погнали вперед. Неизвестный командир басмачей рассчитал все правильно, пулеметные гнезда располагались сверху, но шансов надежно отсечь бандитов, было очень мало — они следовали за людьми шаг в шаг, фактически вперемежку.
Причем, наступали только на позицию Алексея с Женем, другие пулеметные ячейки находились чуть позади и в стороне.
С соседнего холма замахали руками, запрашивая инструкции. Лекса помедлил и ответил сигналом «делай как я», после чего поинтересовался у китайца.
— Попадешь так, чтобы мирных не задеть?
Жень прищурил и так узкие глаза, помедлил, рассматривая приближающися цепи, а потом качнул головой.
— Лас попаду, два — нет. Не полусится. Мосет когда близко подойдут?
Алексей стиснул зубы и приник к пулемету. Мушка в прорези прицела медленно прошлась по неровной шеренге.
Пожилой дехканин с редкой седой бородой и покрытой линялой повязкой головой, худая и сгорбленная пожилая женщина, совсем молоденькая девчушка, держащая за руку вырывающегося мальчика, еще один старик с клюкой…
Басмачи откровенно прятались за людьми. Один из них, рыжебородый здоровяк с красной рожей в полосатом чапане, вел перед собой сразу двух человек — тщедушных старика и старуху. А когда они спотыкались, бил их плетью.
Расстояние медленно сокращалось.
Триста метров, двести пятьдесят, двести…
«Сучьи дети! — спокойно подумал Лешка. — Выхода другого нет — только стрелять. Отцы командиры вначале поймут, похлопают по плечу, одобрят, о потом тот, кому понадобится меня взять за жопу — скажет, что я стрелял по мирняку, да еще напомнят — решение принимали не командиры, а именно ты — нелюдь и зверь. Все они, твари, одинаковые, что в начале двадцатого
Клацнул переводчик на одиночные выстрелы, Алексей тщательно прицелился, но потом решительно вернул автоматический огонь и дал три коротких очереди прямо под ноги людям.
Перед шеренгой вспухли фонтанчики земли и камешков, несколько человек упали, но потом вскочили и, вместе с остальными, с воплями понеслись назад. Басмачи секли людей плетками, пробовали остановить, стреляли, но остановить их не смогли и тоже поспешно откатились назад. Вдогонку басмачам несколько раз громыхнул пулемет китайца, и на выгоревшей земле распласталось трое трупов в папахах и…
Тот самый старик в вылинявшей повязке на голове. Он лежал неподвижно, распластав руки, хорошо было видно, как поднявшийся ветерок шевелил пряди его седой бороды…
— Я не хотела… — тихо сказал Жень. — Не долсен была…
— Это не ты, а я, — так же тихо ответил Алексей. — Он упал сразу после того, как я выстрелил. Может… пуля ушла в сторону, так бывает. А может… просто сердце не выдержало…
Попробовал прислушаться себе, но понял, что не чувствует ничего: ни злобы, ни отчаяния, вообще ничего — только мертвую, звенящую пустоту.
Больше попыток атаковать под прикрытием гражданских басмачи не предпринимали.
Помощь все так же не появлялась. Лешка злился, но при этом прекрасно понимал, что между ним и расположением своих больше полутора сотен километров, к тому же, советских войск в Туркестане очень мало для такой огромной местности. Но, все же, не злиться не мог.
Китаец, было, опять принялся болтать, но Лекса посмотрел на него так, что Жень сразу заткнулся. Петухов больше не вставал, лежал как труп, хотя, все-таки, едва заметно дышал — было очень похоже, что он впал в кому.
Стремительно темнело, жара отступила окончательно, но внизу поднялась жуткая какофония из хрипов, чавканья, визгов и воя — к трупам стянулись все падальщики в округе и теперь увлеченно дрались за мертвую плоть. Алексей потихоньку зверел, прекрасно понимая, что следующий раз басмачи атакуют ночь, а на фоне такого гама расслышать их будет невозможно.
На небе начала проявляться огромная, ослепительно яркая луна, Алексей приободрился, но почти сразу ее начала затягивать большая туча.
— Чтоб тебя раскорячило, сучье вымя… — Лекса немного поругался вслух, попутно поразмыслил, натянул на себя маскхалат, а потом забрал у китайца его гранату и достал свою, вместе с моточком телефонного провода, который выпросил у телеграфистов.
Решение напрашивалось само по себе — пока не поздно, попробовать поставить растяжки, тем более, граната Милса по способу инициации и конструкции почти ничем не отличалась от родной «лимонки». Понятно, басмачи пристально наблюдают за склонами, но, при некоторой доле везения, все должно будет получиться. Быстро наступающая темнота способствует, а шум прекрасно скрывают беснующиеся падальщики.