Попробуй меня разлюбить
Шрифт:
Данис все еще не смотрит на меня. Лишь поверх или вообще вдаль, куда-то мимо.
Мне начинает казаться, что у него горит щека. Наливается воспалением и опухает. Но быть такого не может. Отец, видимо, ударил его по затылку, чтобы на лице не оставалось следов. Все эти ужасы, что я рисую на красивом лице Даниса, не больше чем мое бурное воображение.
Переминаюсь с ноги на ногу и крепче сжимаю руку. У Дана пальцы — кипяток.
— Он так всегда? — шепчу, а у самой слезы на глазах.
— Это случайность. Он пьян. Пошли.
Дан
— Постой!
Все же нахожу в себе силы, чтобы ускориться и перегородить Данису дорогу. Замираю напротив и часто дышу. Моя грудь вздымается, а легкие сейчас лопнут от переизбытка поступающего кислорода.
— Я, — размыкаю губы, а что сказать, не знаю. Мои сожаления ему не нужны. Ситуация ужасная, и, наверное, он бы хотел, чтобы я этого не видела.
— Мне так жаль, — мямлю, чувствуя дорожки слез на щеках. — Боже, как мне жаль.
Данис стискивает зубы. Его взгляд становится холодным. Таким же колючим и пугающим, как у его отца. Внешне они даже похожи. Высокие, суровые. Если бы я Кайсарова не знала, уверена, думала бы, что он бесчувственный сноб. Но он другой. Нежный, чуткий, добрый. Самый лучший.
Мои губы складываются в улыбку. Теплую, которая готова всех согреть. Но, несмотря на это, душу скребет понимание того, чего хочет Дан. Моего исчезновения.
Именно в эту секунду его единственное желание — не видеть меня.
Я мнусь буквально мгновение, а потом просто повисаю на его крепкой шее. Обхватываю руками и прижимаюсь к груди. Дышу во вздернутый подбородок, вытянувшись на максимум и привстав на носочки.
— Я ничего не видела, — бормочу еле слышно, — и никогда, никогда-никогда никому не расскажу.
Дан отлепляет меня от себя на вытянутых локтях. Теперь в его глазах еще больше сожаления. Он опечален. Злость, что плескалась в его сознании минуту назад, угасла.
— Глупая, — выдает с нежностью, — я… Я знаю, что ты не предашь и не расскажешь. Но тебе не нужно было этого видеть.
— Это не первый раз?
— Первый, — врет и смотрит поверх моей макушки.
У него голос чуть дрожит. А меня уже вовсю пробило на слезы. Тянусь к его губам и целую. Хотя это скорее робкое прикосновение и дружеская поддержка.
Вытираю свои щеки рукавом куртки и потупив взгляд смотрю под ноги. Хрустящий снег скрипит под подошвами. Мороз к вечеру становится сильнее, а воздух суше. Дышать трудно. Нос щиплет минусовая температура.
Делаю глубокий вдох и принимаю. Принимаю его вранье. В этот момент действительно ему верю. Потому что знаю, ему станет легче. Если я поверю, ему станет легче. Стыд пойдет на спад.
— Под алкоголем некоторые могут делать ужасные вещи, — облизываю губы и поднимаю глаза. — Еще полчаса — и меня потеряют.
Дан кивает. Мы идем к машине.
— Не
— Я не скажу, — отчаянно мотаю головой.
Я никогда не сделаю ничего, что может навредить Дану. Никогда.
Дома я оказываюсь вовремя, родители еще не вернулись.
Остаток вечера Дан мне больше не пишет. Я тоже не решаюсь. Мне жутко неудобно. Я свидетельница активатора его демонов. Свидетельница поступков дьявола. А кем еще может быть человек, считающийся его биологическим отцом?
Мама с папой приезжают около двенадцати. Оба пьяненькие, веселые и с кучей пакетов. Внутри подарки. Они были у Бушмановых. Кирилл Бушманов — папин первый зам. Наши семьи прекрасно ладят.
— Катя, — мама лезет ко мне с обнимашками и вручает коробку с новым телефоном.
— Я думала, Новый год завтра, — кручу в руках запечатанный гаджет.
— Это за хорошо закрытую четверть. На Новый год будет кое-что другое.
— Спасибо, — улыбаюсь и очень боюсь, что родители заметят мою подавленность.
Папа наливает кофе и ставит перед мамой чашку. Мы сидим в кухне за баром. Наша помощница по дому уже уехала в город. Отпросилась еще с обеда, на утренник к внуку.
Вишня крутится под ногами и выпрашивает вкусняшки, которыми с ней щедро делится папа, отламывая рыбу от своего бутерброда.
— Ты чего такая грустная?
— Нормальная, пап, — посмеиваюсь. — Это просто вы чрезмерно веселые, — подмигиваю и наконец вскрываю хрустящую фольгу, вытаскивая из коробки новенький телефон. — О, терабайт памяти, будет чуть больше места для фоточек.
Пока родители бегло обсуждают свои посиделки, я вставляю симку в телефон и все же пишу Данису, желая спокойной ночи. Ответа, к сожалению, не приходит.
Утро тридцать первого декабря солнечное. Мороз под тридцать градусов.
Выбираюсь из постели и сразу тянусь к телефону, на который уже упало несколько сообщений. От Тима, Аньки, а еще от Даниса. Его открываю первым и тут же сникаю. Ни солнце за окном, ни подарки, которые ждут меня вечером, больше не радуют.
Кайсаров пишет, что не сможет сегодня приехать. Извиняется и желает хорошо провести праздник.
Отшвыриваю телефон на другой конец кровати и, уронив лицо в ладони, плачу.
Глава 30
Смотрю на себя в зеркало и, убедившись, что выгляжу на все сто, спускаюсь на первый этаж Азаринского дома. Сегодня у нас гости. Я живу в семье брата вторую неделю. Сначала у океана, теперь в Москве. Мои родители поехали в горы. А я решила, что хочу побыть одна и погреться под теплыми лучами солнца. По крайней мере загар я привезла оттуда шикарный.