Попытки любви в быту и на природе

Тосс Анатолий

— Жека, — сказал я, — мы бы сами сели за руль, но у нас сильная резь в поясе. Нам не то что неудобно, у нас просто не получится.

Я-то думал, что убедителен, но от моих слов она зашлась новым приступом.

— Так как девчонка оказалась… В каком чине… — просипела она неразборчивым, счастливым сипом.

— Дура ты, Жека, — в сердцах вмешался Илюха. — Сматывать надо, она сейчас нас накроет здесь, эта капитанша. Ты бы ее видела — такая, как пить дать, накроет. Она натренированная. А это, знаешь, пятнадцать лет на самом деле. И

тебе, кстати, за соучастие. Пойди потом, доказывай суду, что мы все это затеяли, чтобы она Инфанту дала. Да не поверит никакой суд, что можно хотеть такого. Что кто-то в здоровом уме может захотеть, чтобы такая дала. Ни присяжные, ни сам судья не поверят. И засудит нас суд, — повторил Илюха. — Давай, Жека, валить надо, хорош веселиться.

Но на все его разумные доводы Жека только отвечала охрипшим своим смехом. Она уже, похоже, не могла больше смеяться, но все равно смеялась.

— Я не могу вести машину… — признавалась она в перерывах между схватками. — У меня тоже резь в поясе… — И она подхватила себя руками за живот, чтобы он не разлетелся на куски от мелкой тряски.

— Хрен с ней, — сказал я Илюхе, — посмотри, она действительно не может. Какой из нее сейчас водила? Лови тачку, а за твоей вечером пошлем кого-нибудь, типа Инфанта.

Тачек в округе было полно, правда, они все проезжали мимо, завидев нас с Илюхой — его побитое лицо, полевую одежду, мою зубную фиксу, да и вообще наш все еще заметный перегиб в поясе.

Но нам ли тачку не поймать, хоть и с перегибом? Илюха достал несколько купюр, помахал ими в воздухе, намекая на нашу полную платежеспособность, и тачка тут же остановилась. Хотя человек за рулем, увидев нас с близи, сразу заметно растерялся и теперь, несмотря на купюры, уже, похоже, сомневался: а стоило ли останавливаться вообще?

— Ты не бжи, мужик, — приободрил его Илюха, — мы артисты. Заслуженные. Загримированные после натурных съемок. Мы из краснознаменного ансамбля имени Пятницкой.

— С каких натурных съемок? Кого снимали, в натуре? — заржал успокоенный объяснением водила. Тоже, видать, остроумный попался. Под стать нам.

Мы запихнули в машину сначала звукозаписывающую аппаратуру с мобильником и магнитофоном, потом изнеможенную Жеку, потом уселись и сами. Машина, хоть и оказалась небольшой, но все равно послушно приняла всех нас в себя. Илюха назвал свой адрес, и мы тронулись подальше от места преступления.

А мобильник с магнитофоном в руках у Илюхи на переднем сиденье все наговаривали и наговаривали женским грудным голосом. Лишь изредка его перебивали густые мужские придыхания.

— Бедненький, — шептали мобильник с магнитофоном, — как они тебя, гады. Тебе больно? Ты полежи, полежи, отдохни, я сейчас тебе сумочку под головку положу. А я-то, дура, столько мучила тебя, — здесь раздался тяжелый Инфантов вздох. — Бог ты мой, сколько крови, по всему лицу, и на губах много, и даже язык весь красный. Давай оботру я тебя. Хочешь, губами оботру, маленький ты мой.

— Не

надо губами. Я сам, — раздался хоть слабый, но испуганный голос Инфанта, искаженный телефонными помехами.

А может, и не помехами, а другим чем-то искаженный. Видимо, не очень хотелось ему, чтобы в милиции узнали, что у него кровь сладкая и клюквой отдает. Ведь кто знает, как могло бы поменяться к нему отношение милиции, если бы та про клюкву разобралась?

— Как ты? Где бандиты? — видимо, чтобы отвлечь женщину от клюквы, заботливо поинтересовался слабый голос.

— Убежали, гады. Скрылись, — проинформировала жалостливая девушка.

— Жалко, — произнес Инфант, — я бы им впиндюрил. Когда бы в себя пришел. Тебя они тронуть, надеюсь, не посмели?

Водитель в машине, прослушивая текст внутри нашего небольшого коллектива, обернулся и подозрительно обвел коллектив взглядом, пытаясь ногой нажать посильнее на тормоз.

— Да это мы запись прослушиваем звуковую, чего на съемках получилось, — толково пояснил Илюха. — Качество плохое, конечно, но главное, что текст различим, мы его потом в студийных условиях перепишем, как надо.

— А… — согласился шофер и убрал ногу с тормоза.

Я тоже хотел добавить что-нибудь успокоительное для шофера, но не мог. Я на заднем сиденье держал припадочную Жеку, у которой от звуковой записи новый клинический приступ начался.

— Да что ты, маленький мой, — продолжал грудной голос с сильным любовным придыханием, — куда им, поскребышам этим, меня тронуть. Я таких писюков штабелями укладываю на тренировках. У меня же звание мастера по самбо в тяжелом весе. Ты же знаешь.

Тут Илюха резко повернулся ко мне, и мы долго, крепко переглянулись.

— Знает, — повторил я вслед за аппаратурой.

— Мудила… — в сердцах прошептал Илюха, не только с презрением, но и с негодованием тоже.

Мужик за баранкой снова поглядел подозрительно на седока справа.

— Да играют ненатурально, — объяснил ему Илюха. — Ты сам разве фальши не улавливаешь?

— Чего, какой фарш? — не понял мужик, но ему никто не ответил.

— Жалко, что я их не пристрелила, — продолжал женский голос мечтательно. — Убежали, паразиты.

— А у тебя что, пистолет был с собой? — переспросил Инфант, но в голосе его не было удивления. — Я думал, что, когда ты не при исполнении, ты его с собой не берешь.

Илюха снова обернулся ко мне с первого сиденья, и снова резко. Мы снова переглянулись.

— Знает, что при исполнении бывает, — выразил я общее с Илюхой мнение.

— Мудила… — выразил Илюха общее со мной мнение.

— А почему ты все же не выстрелила? — спросил уже совсем окрепший Инфант, и в его голосе мы услышали здоровую любознательность.

— Да за людей боялась, — зазвучала в телефоне оправдывающаяся девушка. — Они прямо на людей побегли.

— На каких людей? — не сообразил медлительный Инфант. — Тут еще и люди были?