Портрет моего мужа
Шрифт:
И кружка. Край сколот, но это сущий пустяк, так ведь?
Кусок мяса, наскоро обжаренный на углях. Печь ведь работает, стало быть, и угли имеются. Йорга посыпает мясо рубленной зеленью, солью и перцем. А следом льет соус, тягучий, кроваво-красный. Он острый и в то же время почти приторно-сладкий, отчего хочется пить.
Запивать мясо молоком?
Почему бы и нет.
И сухие пресные лепешки, которыми удобно подбирать соус, тоже пришлись в тему.
Йорга усаживается напротив. Под ней табурет молчит,
Йорга смугла.
Почти черна.
И на коже ее желтые камешки песчаника кажутся неправдоподобно яркими. Камушки нанизаны на нить, но та скрывается в складках плоти, и сами камни выглядят так, будто вросли в эту самую плоть. Может, так оно и есть.
Кирис слишком мало знает о ведьмах.
– Она мне родственница... дальняя... двоюродной сестрицы дочка. Та и прицепилась, возьми, мол, - Йорга крутит в толстых пальцах нить, и та течет, будто вода, ниже и ниже... берется из воздуха и уходит в землю. А сила молчит.
Сила Кириса не способна услышать ведьму.
...а их еще полагают пережитком прошлого.
– Я ей говорила, что в этом доме неспокойно, а она все одно... я отказала. Я ж видела, что девчонка не такая... что не приживется она тут. Добренькая чересчур.
– А быть добрым плохо?
– Добрым? Нет. А вот добреньким... добренькие люди думать не способны. А еще не понимают... третьего дня вот господин молодой закрылся. Стало быть, опять подурнело...
...а вот Мар о новом приступе ни словом не обмолвился.
Не знал?
Не счел нужным сказать?
И вот гадай теперь, то ли это маленькая ложь, то ли просто... совпадение?
– Я ей велела не трогать. Но она ж... голодный он... ему самое оно, когда голодный. Не зря жрецы постятся... набрала... поволокла поднос... чтоб поел, чтоб не страдал. Знамо дело, он ей и наговорил. А эта дурочка в слезы...
...и значит, виделись они во время, когда приступ отступил, если мальчишка вообще способен был разговаривать, но прекратился ли? Как знать, на что способен разум, которого тьма коснулась.
– С Даной поругались. Дана отказалась молодой госпоже молоко нести. Раз не велено, стало быть, не велено... а коль охота нарушать приказ, так пускай сама Элька и несет. Но самой же ей боязно...
Йорга тянет нить и молчит.
Ждет вопросов.
– Когда она появилась?
– Так... по весне аккурат. Как Кермину порезали... на место ее... говорила я, что добра не будет, но кто слушает старую Йоргу? Сестрица моя вбила себе в голову, что только при доме доченька ее мужа хорошего найдет...
Вздох.
И от него колышется необъятная грудь Йорги, скрытая под цветастым платком, и руки ее обнаженные, перехваченные медными кольцами браслетов, и волосы, и даже
– К домоправителю пошла, поклонилась ему. Отдала жемчуг. Лучше б девке в приданое положила, но нет... наши-то, домовые, на Эльку свысока поглядывали. Простовата она. И грамоте не обучена, хотя я говорила, чтоб отпускали ее в школу-то... но нет, не слушали. Кто и когда Йоргу слушает?
– Я вот слушаю.
– Только что ты, болезный... добрый больно. Но не добренький, не подумай... сердце ноет? Вижу, что ноет. Не слушай море. И мертвецов своих отпусти. Не своей волей приходят. Держишь. Не надо это, смертью и без того меченный. Так что сиди, кушай, тебе силы нужны... мужик недокормленный, что лодка недосмотренная, при любом ветерке опрокинется, а там уж молись, чтоб не прибрали мертвяки, да...
От ее голоса вдруг стало холодно. И повеяла той исконной жутью, которая, думалось, бывает только в годы детские. Она сгинула вместе с чудищем в шкафу и тварью, что обжила пыльное подкроватье, а вот теперь вернулась.
Скользнула ледяным шнуром по хребту.
Кирис вздохнул.
Остров - место такое... до крайности специфическое, и люди здесь такие же, особенно те, которые из коренных. Не одна сотня лет прошла, вот и не выветрилось из них... нет, не знания.
Сила.
– Чуешь?
– Йорга осклабилась, и зубы ее, слегка желтоватые, вдруг показались не по-человечески длинными, острыми. Вспомнилось, что, если хроникам верить, ведьмы никогда человечиной не брезговали. А что, мясо на островах всегда в цене... и не так важно, чье.
– Не бойся, во мне уже капли... то ли дело бабка... вот молодой господин в силу войдет, тогда и поглядишь, как все переменится. Я Эльке сказала, что не про нее он, что ему настоящую ведьму надобно, такую, у которой душа огненная, а тело черное, обожженное.
Йорга провела кривым пальцем по собственной руке.
– Моя бабка, она черна была... ныне-то такие, отмеченные, редко появляются, но раз уж Джар благословил, то не спроста... глядишь, пройдет год-другой и случится буря, а с нею и дитя придет в чей-то дом. Элька помнила старые сказки. И родилась она аккурат в бурю. Оно, конечно, не великое диво, потому как шторма тут случаются.
Кирис кивнул.
И кружку с терпким травяным отваром принял. Не сказать, чтобы вовсе без опаски, но... старой ведьме его травить незачем.
– Вот и вбила себе в голову, что она-то сужденная, что стоит ему увидеть, как враз поймет, что никто другой ему не надобен. Сестрице бы за розги взяться, но Элька матушкой всегда вертела... как же, единственная дочка... мужа сестрицыного еще когда море к себе позвало, а за другого она не пошла. Все дочку пестовала. Сама ворожила по малости, не без того. И люди к ней ходили. За травками там или еще по какой надобности, да...