Портрет моего мужа
Шрифт:
И работать никто не мешает.
Вот сомневаюсь, что где-нибудь в другом месте мне бы позволили заняться алмазами. И не только ими. Рута молчала, щупая расшитую серебром подвязку. Пальцы ее скользили по узору, будто по бусинам.
Она вздохнула.
– Если бы я родилась мальчиком, все было бы проще. Папа бы отказал Йонасу в праве на наследство, признал бы наследником меня. Он сам говорит, что я больше подхожу на эту роль. Я умнее. Я ответственней. Мне интересно то, чем он занимается. И я готова учиться! Всему готова учиться, но... это не имеет значения только потому, что я девочка.
– Не хуже, - я протянула руку.
– Просто... в мире мужчин им приходится сложнее. Думаешь, моя мама обрадовалась, когда я сказала, что не хочу замуж, а хочу учиться? Поступить в университет? И не на целительство... целительниц приняли давно уже. Или вот еще можно было бы на природоведческий, там и с малым даром берут. А меня на механику тянуло.
– И что?
– Учитель в школе считал, что я своими знаниями позорю учеников-мальчишек, и требовал, чтобы меня забрали из школы. Что, мол, складывать и вычитать я умею, а остальное не так и важно. Для домашних учетных книг и складывания с вычитанием хватит. Я плакала, помню... а потом мой дед сходил в школу. И меня оставили. Мне даже дали кое-какие книги из тех, где задачи уже не школьного уровня. Учитель, правда, все равно считал, что я зря трачу время.
Надо будет заглянуть к нему.
Отнести выпечки свежей и того крепкого рома, который делают на Ольсе. Его льют в бутылки из темного стекла, не удосуживаясь украсить их этикеткой, а пробки запечатывают темным воском. И уже на нем ставят отпечаток.
Он горек, тот ром, но для сердца полезен. Во всяком случае, так говорят местные. Конечно, может статься, что эта польза существует лишь в их воображении, но сдается мне, старик будет рад.
Если он жив еще.
– В университете меня тоже долго пытались... переубедить. И не только меня. Были другие девушки, но... на факультете механики учится много молодых людей. Талантливых. Перспективных. Выйти замуж за такого - тоже вполне себе удача. И вот почему-то все экзаменаторы полагали, что девушки именно затем и поступают, чтобы найти себе партию.
Помню скептицизм.
И холодное любопытство, с которым изучались мои документы. Брошенное небрежно:
– Девушка, а вы куда лезете с вашей-то внешностью?
Собственное удивление: при чем тут внешность? Затянувшийся экзамен, который, на счастье мое, писался, поскольку только это, кажется и останавливало. Вопросы и вновь вопросы, и еще вопросы, и через один - отнюдь не те, которые изучались в школе.
– Мне не обрадовались ни наставники, ни одногруппники. Они полагали, что женщинам не место среди избранных.
– А ты?
– А что я? Мне не было времени меряться умом. Мне нужно было удержаться.
...и доказать им всем...
Доказала, что уж тут...
– Только курса после четвертого ко мне стали относиться иначе.
Снисходительно. Не как к женщине, ведь понятно, что нормальная женщина с высшей математикой не сочетается, а если вдруг что и понимает в ней, то исключительно в силу природной своей дефективности. Страшненьким женщинам и математику простить можно. Нет, со мной, конечно, нельзя напиться и потрепаться за жизнь, попутно высказав мнение о целительницах, которые в этом году ничего, симпатичненькие
– Друзей у меня не появилось. Подруг тоже. Но я не скажу, что была несчастна.
– А потом ты встретила папу?
– Да.
– И влюбилась?
– Влюбилась.
И даже любила. А теперь пытаюсь понять, что именно тогда, много лет тому, я сделала не так. Ошиблась? Ошибки простительны, но моя отобрала у меня почти двадцать лет жизни. Но и дала многое. Это я тоже осознаю.
– Почему тогда ты не осталась с ним?
– Потому что он солгал.
Сомнительное объяснение, ведь дело не только во лжи. Она, ложь, разной бывает. Я не сумела пережить ту... а если бы Мар... если бы с самого начала сказал правду? Хватило бы моей любви на второй его брак? Быть может. У него отлично получается убеждать.
Но... какая разница.
Рута задумалась. Я же... я коснулась ее руки, привлекая внимание.
– Ты реши, что нужно именно тебе. Понимаешь, нет ничего плохого в том, чтобы выйти замуж. Это еще не конец света. Твоя мать помогает отцу в его делах. И мне кажется, что сейчас он уважает ее больше, чем прежде.
Рассеянный кивок.
– И ты вполне можешь поступить, как она...
– Или как ты.
– Или как я. Только я наделала много ошибок. И у тебя будут. Все ошибаются, и это нормально. В мире идеальных людей жить было бы невозможно.
– Я видела, - Рута вскинула голову.
– Я видела, как она шла... та девушка. Она следила за Йонасом. Она хотела забраться к нему в постель. Она глупая, ей ведь говорили, что он... как бы... не совсем такой, как другие. Избранный. Ему нельзя. Совсем нельзя. Еще год или что-то вроде. Не знаю, почему, но... Избранный ведь.
Она фыркнула.
– Но она почему-то вбила себе в голову, что сумеет его исправить.
– Глупость какая.
– Я тоже так думала. И еще слышала, как мамина камеристка говорила, что бабушке скоро надоест и тогда девица исчезнет. Как остальные.
– Какие «остальные»?
– Понятия не имею, - Рута пожала плечиками.
– Я не слежу за прислугой, но... иногда они и вправду уходят. Из старых горничных здесь только Миа, а она с бабушкой. Злая. Шипит на меня и называет выблядком, когда думает, что я не слышу.
Да уж... хорошее место, чтобы расти.
– Я давно научилась быть незаметной.
– Артефакт?
Рута протянула пуговицу на нитке. А выбор ничего. Пуговица золотая, камень - жемчуг, не самая оптимальная база, но в целом для новичка неплохо. Да и сомневаюсь, что у нее имелся выбор. Плетение...
– Ты слишком много рун используешь, - я положила пуговицу на ладонь.
– Смотри. Ир и теро фактически дублируют друг друга, если бы ты объединила их в одной связке, получилось бы усилить действие, но они разнесены на разные углы схемы. Зачем?
– Для равновесия.
– Этот способ давно устарел. Проще регулировать энергетические потоки через дополнительные скрипты. Вот так...
– я осторожно коснулась плетения.
– Видишь, когда вливается слишком много силы, схема теряет стабильность. А здесь у вас силы много...