Портрет моего мужа
Шрифт:
Кирис держался позади, надеясь, что в темноте, которая, к счастью, уже не казалась ему кромешной, он не потеряет подопечного.
Шаг.
И еще.
И старое дерево с кривыми ветвями. Его ствол белеет в темноте, поднимаясь из белого же камня. На дереве не осталось ни одного листа, и выглядело оно, честно говоря, отвратительно. Но Йонас, опустившись на колени, нежно провел по стволу ладонью. Потом коснулся камня и скривился:
– Здесь, - сказал он.
– Ее убили здесь. Сначала перерезали горло, а потом... поищи...
Он взял палочку и поковырял плотный
– Вот и глаз...
Кириса замутило.
– Кстати, - Йонас сел в кучу прелых листьев, вытянул ноги и закрыл глаза.
– Здесь хорошо. Настолько хорошо, насколько это вообще возможно... помнишь, я тебе рассказывал про предыдущего папенькиного секретаря? И его здесь убили... и тело тоже закопали неподалеку. Все тела закопали неподалеку.
– Покажешь?
...Сауле пела.
Сильный голос ее наполнял дом, и не были ему преградой ни стены, ни тонкие двери. И ладно бы, оперу пела, но нет, портовую пошлую песенку.
Матерную.
Она сидела в холле, забравшись с ногами на белый кожаный диван, сунув под голову расшитую подушку, и пела. В одной руке Сауле держала бутылку коньяка. Во второй - соленый огурчик, с которого капало на белый диван, но это обстоятельство нисколько ее не смущало. Белая мужская рубашка шла ей, подчеркивая огненную красоту, а вот чулки в сеточку казались пошловатыми, как и алые подвязки, которые крепились к алому же поясу для чулок. Нижнее белье, что характерно, того же вызывающего алого цвета, поблескивало драгоценными камнями.
– А... это ты... мышь серая... рыжая, - Сауле помахала бутылкой.
– Выпьешь?
– Спасибо, воздержусь.
– Не будь занудой.
Рута, державшаяся за моей спиной, отступила, а после и вовсе опрометью бросилась наверх. Кажется, встречаться с пьяной теткой ей не хотелось.
– Племяшечка... такая очаровательная девочка... умненькая... это плохо. Умным девочкам приходится думать, а когда начинаешь думать, голова болит.
Сауле покачала ногой, и туфелька, державшаяся лишь на носке, шлепнулась на пол.
– Упс... мою матушку не видела?
– Нет.
– Странно... наверное, опять в теплицах своих пропадает. Как думаешь, кого отравит первой? Тебя или меня? Ты ей надоела, да и я тоже... и Лайма. Хитрая сучка.
– Почему?
Сауле приложилась к бутылке, сделала глоток и не поморщилась.
– Потому что... Марику кажется, что его женушка вся такая... несчастненькая... сохнет по нему... до сих пор... а что любовники, так это от женской тоски. Он у нас очень самолюбивый. Ты заметила?
– Заметила.
– Садись куда, - Сауле махнула рукой с огурцом и поморщилась, когда влажная капля шлепнулась ей на нос.
– Поболтаем, а то тоска смертная... тебе мой женишок как, глянулся?
– А тебе?
– Зануда. Благородная зануда. Вот как так получилось, что благородство осталось лишь среди таких, как он? Мы ведь эйты... опора и надежда...
– Сауле явно кого-то передразнивала.
– Его мой братец схарчит и не подавится. И тебя... что он тебе пообещал, что ты из своей
– Развод.
– Думаешь, даст?
Я промолчала. Чем дальше, тем больше у меня возникало сомнений. Нет, документы имелись, они остались на Ольсе, а там чужаков не бывает, а уж тайник с камнями и вовсе скрыт от посторонних глаз.
– Прикидываешь, где он тебя наколол? Не пытайся, не угадаешь... скотина он. Редкостная. И ублюдок. Мне вот тоже обещал... не важно.
Она села и икнула.
Прикрыла рот рукой, но вновь икнула.
– Кажется... я слегка... перебрала... ты не слушай Марика... он хорошо поет, красиво... он знает всех нас... отлично знает... изучил, тварь этакая... каждому скажет, что хочет услышать... подцепит... будет трясти обещанием, что морковкой перед носом. А ты станешь прыгать, из шкуры вон лезть... сама не заметишь, как запутаешься. Хочешь, расскажу секрет?
– Сауле поманила меня, и я наклонилась.
– Ему нельзя верить! Совсем нельзя!
– Опять нажралась, - голос Мара заставила нас с Сауле отпрянуть друг от друга. Она зажала рот рукой, а в глазах появился... страх?
Она боялась?
Впрочем, он ушел, зато Сауле подняла бутылку.
– Твое здоровье, дорогой братец... чтоб тебя... Джар прибрал и поскорее.
Она сделала глоток.
– А то ведь скучно ему там... без тебя-то...
– Не обращай на нее внимания, - Мар подал руку, и у меня как-то мысли не возникло ее не принять.
– У Сауле и трезвой фантазия чересчур буйная, а уж когда выпьет...
– О да... конечно...
– Сауле плюхнулась на диван и, подняв бутылку, пристроила ее на груди. Благо, коньяка оставалось на донышке.
– Фантазия... это все мои фантазии... кровь на руках... из носу... да... она так идет, как правило, из носу и на руки... где ты был, братец? Скажи, где ты был в тот день, когда шел дождь?
– О чем она?
– Обычный пьяный бред...
– В тот день шел дождь... он пришел... мокрый... помнишь? Весь до ниточки... и на манжетах кровь... я знаю... а еще знаю, что после той ночи Корн поклялся тебя убить... ему запретили. Зря, конечно, но ты был нужен королю. А доказательств не хватало, вот и нашли себе козла отпущения. Но я... ты же не знал, что я тебя видела, иначе не пожалел бы... ты решил, что опять переиграл всех. Только этого мало-мало... потому ты Кири вытащил... благодарность - веская причина не задавать вопросов. И служить... Марик любит, когда ему служат. Верой и правдой. Правдой и верой. Но от самого не дождешься ни того, ни другого...
Мар почти силой потащил меня прочь. Пальцы его стиснули руку и так, что не дернешься. А выражение лица... о да, он был в бешенстве, мой пока еще действующий муж, который все-таки станет бывшим, чего бы это мне ни стоило.
– Не обращай внимания, - процедил он сквозь зубы.
– Обыкновенный пьяный бред.
– Эй, - донеслось из холла.
– Скажи, когда ты рыжего на тот свет отправишь, я стану, наконец, свободна?
– Сука.
Меня практически вытолкнули в узкую дверь, и та громко захлопнулась за спиной. А Мар остановился, вытер лицо и сказал: