Портрет моего мужа

Демина Карина

Мальчишка сел, повернулся спиной, на которой расходилась дорожка белых шрамов.

– Выпорол... я сбежал... всю ночь там... мне было так хорошо. Спокойно. А он... нашел и... разозлился. Раньше он следов не оставлял. А тут... бабушка ему потом выговорила.

– И только?

Шрамы были тонкими и на первый взгляд казались вовсе незаметными, этакие нитки, к коже приклеившиеся.

– Хорошего гувернера не так просто найти, - Йонас сел у стены.
– Так она сказала. И я сам виноват... а он... он действительно стал осторожней. Он больше

не оставлял следов. Явных.

Похоже, не только у Кириса детство не задалось.

– И ты...

– Я его убил, - мальчишка поморщился.
– Не специально... то есть, я хотел, чтобы он убрался... и шепот, он становился сильнее... бабка решила, что я ненормальный, что... она приносила отвары и у меня в голове все мешалось.

Он потер виски.

– Прямо, как сейчас... почти... думать тяжело... что-то делать тяжело... дышать и то... а он всегда рядом... ждет, когда я ошибусь... он умел придумывать наказания.

– А Мар...

– Папаша появлялся хорошо, если раз в году. Приезжал на меня посмотреть, на мелкую... мать вообще не в себе... не знаю, почему бабка от нее не избавилась. Повезло, наверное. Или наоборот. От нее кровью тянет.

Мальчишка поерзал и пожаловался.

– А у меня спина зудит.

– Это от холода. Возвращайся к огню.

Да и в дом стоило бы. Если получится. Кирис не был уверен, получится ли. Щиты наверняка подняты, но перекрывают ли они и подземные тоннели?

– Папаше говорили, что я ленив... туповат... не стараюсь... что я... ни на что не годен.

– И он...

– Меня вызывали. Наряжали. Бабка как-то решила, что у меня осанка отвратительна. И потребовала, чтобы я носил корсет. Его затягивали туго, у меня и дышать-то получалось через раз... отвар еще этот. Я совсем ничего не соображал. А он... он только посмеивался. И говорил, что таких дрянных мальчишек, как я, надо наказывать и наказывать... что только порка способна из меня человека сделать... что я ничтожество, недоразумение...

Мальчишка втянул воздух сквозь сцепленные зубы.

– Он... он приходил... ко мне... в комнату... ночью. Трогал. Сперва только трогал. Говорил, чтобы и я его... мне было противно.

...и некому рассказать.

Наверное, в этом отношении Кирису повезло куда больше. У него хотя бы лодка имелась, костер и груда тряпья. Илзе, которой тоже не хватало места дома. А еще надежда, что дядька когда-нибудь да допьется.

Да.

Определенно, повезло.

– Однажды... он... пришел... был пьян. Он делал то, чего делать нельзя, - Йонас стиснул кулаки.
– Мне стало больно и еще стыдно. И я захотел, чтобы он умер... я представил, как он умирает... как хрипит, хватаясь за горло... как сучит ногами и блюет, захлебывается собственной слюной.

На губах Йонаса появилась мечтательная улыбка.

– И знаешь... все так и получилось. Он хрипел. И скулил. Обмочился... в мою постель. Вот это, конечно, получилось не слишком... да... я сидел рядом. Держал за руку и... это было чудесно.

Я чувствовал его боль. Не как свою, нет. Его и только его. И страх. И ненависть. И многое другое... а еще я знал, что я был не единственным его воспитанником. Знаешь, он и вправду был хорошим гувернером. Он не трогал других... тех, кто знатен и богат. Боялся. Но в любом доме есть мальчишки, которых не хватятся... он находил кого-то, за кого некому было вступиться. Обещал... научить... взять к себе помощником. Он умел быть ласковым. Внимательным. Он... знал, что и как говорить. Ему верили. И потом... когда... после того как...

Йонас запнулся.

– Некоторые продолжали верить. Это было частью игры. Ему нравилось. Но постепенно надоедало, да... и тогда он делал больно. Воспитывал... говорил, что нужно терпеть, что боль закаляет... ее становилось больше и больше... и еще страха... только ему все равно не хватало. Ему хотелось увидеть смерть... и он не отказывал... вызывал мальчишек в тайное место, их особое тайное место, о котором никому нельзя рассказывать. А потом... кто будет искать неблагодарного сироту, взятого в дом из милости? Сбежал... утащил серебряные ложки или еще какую мелочевку... деньги на хозяйство... он никогда не брал действительно ценных вещей, понимал... просто небольшой... сувенир.

– И ты это все увидел?

– Мне рассказали. Понимаешь, когда он умирал, граница миров словно разошлась, и я, наконец, смог различить голоса. Шепот их... их было так много. И они требовали справедливости. Смерть за смерть. Боль за боль. А я... я сделал, как они просили. Это оказалось не так и сложно... удержать душу в гниющем теле... даже когда плоть отваливалась кусками, он продолжал жить. Чувствовать. Орать... он так орал... правда, он сам поставил на мою комнату щиты, чтобы я своими воплями никого не побеспокоил. Утром... его хватились.

Йонас закрыл глаза.

– К огню.

– Знаешь, а мне больше не холодно... бабка надавала мне пощечин. Хорошего гувернера найти непросто...

– Ты...

– Рассказал. Попытался. Но она заявила, что это не имеет значения. И никто не должен знать, да... только... не получилось. Сила... ее сложно запереть. В тот день... я прошел инициацию... не нужно никого резать... или сердце вырывать из груди... ритуальные пытки и все остальное... не спорю, кто-то без них не способен, а я... я просто открыл границу. Я вынес приговор. Я исполнил его.

– Сколько тебе было?

– Десять.

Он все-таки пошел. Осторожно. Останавливаясь после каждого шага. Замирая, будто не до конца веря собственному телу.

– Бабка... испугалась. Я слышал... тогда еще я ясно слышал, что происходит. Людей. Не только их. И убивать... убивать мне не хотелось. Позже почему-то... маги берут силы извне. А некроманты так не могут... то есть, могут, но нужно убивать. Я убивать не хочу. А своих, здесь, внутри, - он положил ладонь на впалый живот, - почти не осталось. Наверное, скоро издохну.