Портрет моего мужа
Шрифт:
Он повернулся к Сауле спиной. Что ж… если не останется другого выхода… то… плевать, что он приказ нарушит, а печать не даст солгать. Пусть судят.
И вешают.
В тот раз он почти смирился. В этот… хотя бы будет знать, что жил не зря. Главное, ударить первым.
А меня заперли.
Надо же.
И ладно бы в собственных моих покоях, но нет… Мар взялся провожать, хотя явно было, что делает он это не от большой ко мне любви.
Соображения
Убийство.
И чужой человек в доме. Мар так уверенно, напористо говорил про этого чужого человека, который пробрался в дом, чтобы убить Сауле, что я почти поверила.
— Пойми, у меня много врагов. И некоторые не остановятся ни перед чем, — Мар тянул меня по коридору и только стоило опомниться, сообразить, что коридор другой — в этом доме они вообще отвратительно похожи, — меня впихнули в комнаты. — Это исключительно ради твоей безопасности. Я надеюсь на твое благоразумие.
И дверь закрыли.
Не на ключ, что характерно — за стеной зашелестел засов.
— Мар!
— Эгле, ты мне кажешься несколько… своевольной, что, быть может, неплохо для женщины, но не сейчас. Я не могу рисковать твоей жизнью. И не пытайся выбраться. Стены изолированы. Дверь укреплена.
Просто прелесть, до чего мило.
— Ты скотина.
— Мы оба знаем, что я о тебе забочусь. Всегда заботился. И надеюсь, ты меня простишь…
— А если я есть захочу?
— Позвони в колокольчик. И тебе принесут. Есть. Пить. Ночную вазу. Что угодно в разумных пределах…
Ага, только осталось проверить, где эти самые пределы пролегают.
Я пнула дверь, больше для поддержания образа, чем из надежды ее проломить, и послала Мара по батюшке… и по матушке… и по всему генеалогическому древу.
— Кстати, — сказал он, как почудилось, не без толики злорадства, — использовать дар тоже не выйдет. Покрытие из альбеста.
Вот же…
— Ты сволочь, — сказала я, ковырнув стену. Мягкая бумага поддалась, а вот альбест… сомневаюсь, что здесь цельные плиты, все же дом и специальное заведение для условно опасных одаренных — разная вещь.
Альбест — это дорого.
Почти так же дорого, как алмазы, особенно если брать плитами или пластинами.
— Ты потом сама спасибо скажешь, — ответил Мар. А главное, с этакой непрошибаемою мужскою уверенностью.
Идиот.
Нет, он умный, но все равно идиот…
— Эгле?
Молчу.
Разглядываю место своего заточения, пытаясь прикинуть, сколько здесь альбеста с учетом того, что и в королевской тюрьме особого режима стены особых камер выложены плитами толщиной в волос. Сама видела.
Водили на экскурсию, в познавательных, так сказать, целях.
Так вот, плиты эти обладают отвратительным свойством поглощать энергию, в результате… а в результате
Наставник, помнится, взорвал в камере огненный шар.
Камера не пострадала.
— Эгле, ты обиделась?
Интересно, он и вправду полагает, что я бодренько отвечу, мол, нисколечко, и вообще всю жизнь мечтала, чтобы меня заперли где-нибудь… в прохладном местечке.
Я потерла руки. Холод… холод — это естественный итог поглощения энергии.
Любой энергии.
После той экскурсии, помнится, Паняшка, наш староста, снискавший славу человека весьма пронырливого, хотя и не особо умного, шепотом делился информацией. Мол, в таких камерах маги весьма скоро лишаются дара.
А то и сил жизненных.
И потому их раз в пару часов выводят на прогулку. Но если разозлить надзирателей или не заплатить, то мага забудут вывести и тогда…
— Эгле, что ты как маленькая…
А ты большой?
С-скотина… зато все мысли о любви из головы вынесло. И напротив, такая ясность наступила, что просто диву даешься. Стало быть, все-таки имело место внешнее воздействие, слабое, узконаправленное, но постоянное, судя по тому, насколько мне легче стало.
Что ж… прав был Мар, я ему уже благодарна.
— Эгле… ты жива?
Не дождешься.
Я потерла виски, пытаясь отрешиться от ноющей боли. Причем болело слева, а в правый будто эхо отдавало. А ведь защита от ментального воздействия не сработала. И о чем это говорит? О том, что защиту нужно совершенствовать. Идеальной не существует, да и, судя по всему, воздействие было подпороговым.
Зато истаяло почти мгновенно.
Комната оказалась небольшой. Оно и понятно, альбест — это очень дорого…
Окон нет.
Камин… забран мелкой решеткой, сквозь ячейки которой и палец с трудом пролезет. И главное, решетка эта крепится к штырям четырьмя замками.
Огонь, что характерно, горел.
Ярко так.
Стало быть, комнату приготовили. Определенно. Вот и постель разобрана. Белье пахнет свежестью и лавандой. Кровать прикручена к полу, как и стол, и стул.
Да уж…
— Я приду попозже…
Иди, чтоб тебя… и если вдруг свернешь шею, я печалиться не стану.
Я села на стул. Поерзала. Жесткий. Сбит из бруса, грубоват с виду, хотя брус тщательно отполирован и покрыт лаком. Стол такой же. Его, если и открутить получится, просто так не сдвинешь.
Картины… тоже прикручены к стене.
Что еще?
Ни корзинок с рукоделием, ни книг, ни иных опасных для физического и душевного здоровья предметов. Думать не хочется, кого в этой комнате запирали, но… потом спрошу.