Послания Ивана Грозного
Шрифт:
нормальной последовательности. Причина этой путаницы ясна: в руках
переписчика был, очевидно, экземпляр, где первые 16 страниц были
оторваны, причем первый лист был потерян, а остальные перевернуты в
обратном порядке; добросовестный, но не слишком догадливый писец
механически переписал их, не беспокоясь о получающейся бессмыслице
(имевшаяся у него рукопись не совпадала по формату с дошедшей до нас, и
концы страниц отыскиваются теперь
Точно так же, как и в случае с Погодинским списком, дефектность
списка Археографической комиссии ни в какой мере не может служить
препятствием для привлечения этого списка. Как и Погодинский список,
список этот древнее всех остальных: судя по почерку (см. репродукцию) и
водяным знакам (лилия с буквами МО под нею и кувшинчик с буквами МБ
– точно по Лихачеву не определяется), он относится к первой половине и
даже, скорее всего, к первой четверти XVII в. Но еще важнее - текст
первого списка. Перед нами - несомненно та же первоначальная, не
связанная с враждебной традицией (учтем, что послания Курбского в этом
списке вообще нет!) редакция первого послания, что и в Погодинском
списке. Заголовок послания (как и вся первая страница) здесь, правда, не
сохранился, но достаточно просмотреть весь дальнейший текст (слова
Грозного о царе Давиде, об Авенире и т. д.), чтобы убедиться в полном
тождестве списка Археографической комиссии с Погодинским. Здесь
имеются и выпущенные в других списках куски текста: из истории
Византии, о различии царской и духовной власти и т. д.
515
Принадлежа к той же редакции, список Археографической комиссии
несомненно написан худшими переписчиками, чем Погодинский список.
Уже отмеченная выше путаница в начале послания не говорит в пользу
этого списка; в дальнейшем тексте (написанном, правда, другой рукой, чем
первые листы) также немало изъянов: пропусков букв, целых слов, иногда
прямых искажений (так, например, сходные имена сыновей императора
Константина здесь также слиты в одно «Констянтин», хотя несколько
иначе, чем в большинстве списков: «чяда его разделиша власть:
Константин же в Риму, Константин же в Долматии»), Переписчики списка
Археографической комиссии и сами, невидимому, не переоценивали своих
палеографических способностей: не разобрав то или иное слово, они
нередко оставляют в соответствующем месте рукописи пробел.
Для первой половины послания, сохранившейся в Погодинском списке,
список Археографической комиссии имеет относительно второстепенное
значение -
Погодинского списка. Но для второй половины послания, где у нас
имеются только списки, связанные с традицией Курбского (или фрагменты
текста в краткой редакции), значение этого списка едва ли можно
переоценить. Несмотря на свои дефекты (и даже вопреки им) список
Археографической комиссии помогает исправить и восстановить
множество мест в до сих пор известном тексте послания. Тексты цитат (из
Григория Богослова и .Дионисия Ареопагита) здесь значительно ближе к
подлинникам, чем в других списках (ср. стр. 116, 51 и 112, 65). Вместо
непонятной фразы: «Безсмерт-ен быти мняся, понеже смерть Адамский
грех» (стр. 114) мы читаем здесь «Безсмертен быти не мняся» - оправдание
царя против обвинения Курбского, что он «мнит себя бессмертным» (стр.
49); вместо «сне же мняху подлежит, еже человеком яко скотом быти» (стр.
114) - «сие же смеху подлежит» (стр. 50) л т. д. Уже Н. Устрялов обратил
внимание на замечание Грозного по поводу поведения бояр под Казанью:
«И тако ли прегордые царства разоряете, еже народ безумными глаголы
наущати и от брани отвращати, подобно Юношю Угорскому?». Устрялов
(ук, соч., прим. 275) предположил, что царь намекает на одного из героев
русской сказки «Дракула Мутьянский воевода». II. Н. Жданов (ук. соч., стр.
115 - 116), не соглашаясь с этим толкованием, предположил вместа этого,
что «Юноша Угорский» это «Януш Угорский» - венгерский магнат Ян
Заполя. В Археографическом списке мы находим подтверждение этой
гипотезы: там прямо читается «подобно Янущу Угорскому» (стр. 47). Еще
более интересное дополнение даст список Археографической комиссии к
известному ответу царя на угрозу Курбского «не явить» ему своего лица до
Страшного суда: «Кто же убо восхощет - таковаго ефиопъскаго лица
видети?»( стр. 121). Смысл этой фразы, воспринимавшейся историками как
простая полемическая грубость, становится понятным из дальнейшего
текста нового списка: «Где же убо кто обрящет мужа правдива, иже серы
очи имуща? Понеже вид твой злолукавый нрав исповедует» (стр. 57).
516
После этого следует также совершенно новый текст, являющийся ответом
на другую угрозу Курбского: «А еже убо не хощеши молчатн, но всегда
проповедати на нас пребезначальной Троицы и пречистой владычицы