Последнее дело "Валетов"
Шрифт:
Евсееву сразу вспомнились и оплеуха, полученная от Лавровского на бегах, и смутные слухи о том, что когда-то Алексей пользовался благосклонностью Раисы Ниловой. Пропал, подумал он тоскливо, теперь пропал. Перекрестился, дрожащими пальцами:
— Ей богу, не убивал я!
Алексей и сам так полагал. Но улики, о которых рассказывал вчера Змеев, были веские. Трое свидетелей, слышавшие как Игнат грозился убить Митьку… Серебряный портсигар Кумакина, который нашли при обыске комнаты Евсеева… Явные следы драки с погибшим, оставшиеся на лице и одежде.
— Грозился,
— Грозился, в сердцах. Ведь, он подлец, меня так подвёл.
Оказалось, что по поручению Кумакина, Евсеев получил по пятьдесят рублей с Курносого, Быка, Мишки Кацмана и ещё нескольких мелких букмекеров за "надёжные" сведения — Полкан на второй версте сделает проскачку.
— А когда Полкан первым пришёл, поймали они меня возле бегов и взяли в оборот, — он указал на багровый синяк под глазом, ссадину на подбородке, полу оторванный рукав чуйки. — Ты, кричат, нам все убытки возместишь, а не то на куски порвём. Едва вырвался от них… Побежал Митьку искать… Тут меня и заарестовали…
— А портсигар его как к тебе попал?
Лавровский знал, что покойный очень дорожил серебряным портсигаром и перстнем, украшенным вырезанной из яшмы головой лошади. С помощью этих, купленных по случаю, вещей дурил людей. Говорил им, что портсигар и перстень получил от знаменитого наездника Ивана Алексеевича Шуваева, как самый любимый и талантливый его ученик.
— П-портсигар? А он мне его на день ангела подарил.
— Врёшь, мерзавец! — стукнул кулаком по столу Лавровский. — Украл, поди?
— Украл, когда Митька пьяный был…
— И перстень взял?
— Нет… Я его у него с пальца снять не смог.
— Да, с такими замашками лихо тебе на каторге придётся! Знаешь, что там с теми, кто крысятничает, у своих крадет, делают? А сидеть-то долго. Лет двадцать за убийство дадут.
— Не убивал, я! — всхлипнул Игнат.
— Знаю. Как сказал один мой знакомый — жидковат ты для таких дел.
— Жидковат, — размазывая слёзы по грязным, небритым щекам согласился Евсеев. — Спасите, сударь! Замолвите за меня словечко. Вы ведь самим генерал-губернатором присланы… Век за вас бога молить буду!
— Замолвить можно. Где книга?
— К-какая книга?
— В зелёном переплёте, с золотом. Опись меншиковского завода. Тебе её в субботу Гехт передал.
— Какой такой Г-гехт?
— Ну, вот, опять, — вздохнул Алексей. — Дурак. Вместо каторги мог бы получить за мошенничество года три ссылки. Ладно, вольному — воля. Где тут у них звонок, конвой вызывать…
— Подождите, подождите… Всё, как на духу выложу.
Правда, как выяснилось, знал он мало. Из всей шайки знаком был только с Кумакиным, Гехтом и Михаем. О каком-то приставе слышал, но, ни разу его не видел. Митьку, судя по всему, убили свои.
— Он, подлец, у Карла Карловича взял семьсот рублей. Это, мол, Егору Московкину за то, что первым не придёт. Видать, хотел сбежать с деньгами.
Что ж, от Кумакина чего-нибудь подобного следовало ожидать.
— А книга у меня в комнате лежала, под подушкой, — заверял Евсеев. — Наверное, полиция при обыске забрала. Мне не верите, так спросите у господина Баяновского, который обыск делал… Как этой книгой Карл Карлович дорожил! Покажет покупателю и тот тут же лошадь берёт, иной даже и торговаться не станет. Хорошо жили! А теперь, я в кутузке, Карлу Карловичу и Михаю, небось, от игроков прятаться приходится…
— Приходится. Где, случайно, не знаешь?
— За цыгана не скажу. А Гехт, скорее всего, как барин, на даче проживает.
— Далеко дача-то?
— По Курской дороге где-то. Не то в Царицыно, не то в Люблино.
— Ладно, проверим и на счёт книги и про дачу. Смотри, если соврал. А что за покупателя ты сегодня к себе ждал?
— Какого такого покупателя?
— Опять хитришь?! — прикрикнул Алексей. — Того самого про которого в "Перепутье" Гехту говорил.
— Барынька одна просила мужу в подарок рысачка хорошего и недорогого найти.
— Кто такая?
— Бердяева её фамилия. Она каждое воскресенье с мужем на бегах бывает.
Лавровский понял, что речь идёт о жене помощника начальника Московского охранного отделения ротмистра Бердяева.
— И кто же тебе такую покупательницу приискал?
— Никто. Сам нашёл.
— Да, ты, хоть знаешь кто такой Бердяев?
— Кажись, на железной дороге служит. А что?
— Да, ничего, — у Алексея совсем не было желания просвещать "жучка" на тему, кто есть кто в Москве из сильных мира сего. — Ладно, последний вопрос. Кто выдавал себя за купца Щебнева?
— Почему выдавал? Щебнев он и есть 2-й гильдии купец Иван Васильевич Щебнев.
— Московский?
— Не. Из Самары приехал.
— Где остановился?
— В Мясницких номерах. Второй месяц уже там живет.
— Хорошо… Замолвить за тебя словечко, говоришь? Это можно. Если напишешь всё, что сейчас мне рассказал.
— Напишу, всё как есть напишу.
— Садись за стол. Пиши, — начал диктовать Лавровский. — Прокурору Московского окружного суда действительному статскому советнику П.Н.Обнинскому. Написал? Тогда дальше. Чистосердечное признание…
Вернулся смотритель полицейского дома:
— Ну что, потолковали? Можно уводить?
— Можно, — разрешил Алексей.
На пороге Евсеев остановился:
— Явите такую божескую милость, уважаемый Алексей Васильевич — зайдите в Тверской полицейский дом к акушерке Раисе Ниловой. Пусть она мне поесть чего принесёт, да денег, хотя бы, рублей пять. Больно уж здесь голодно.
Каков наглец, подумал Алексей, совсем совесть потерял. И не без ехидства, ответил:
— Ничего. Воздержание и пост тебе полезны — они душу просветляют. Считай, что мы с господином Крутовым на тебя епитимью наложили. Правда, Василий Петрович?