Последние каникулы, Шаровая молния
Шрифт:
– Извини!-сказал Кузьмин, беря ее за руку.- У меня настроение что-то не того...
– Она приехала помочь нам. Узнала, что вы у нас, и приехала.
– Вы ей что-нибудь написали, да? "Ура-ура!"? Любочка молчала, теребила платочек.
– Ну, ладно!
– сказал Кузьмин, собираясь выйти в коридор.- Извини меня, Любаша!
– Вы счастливы?
– недоверчивым шепотом спросила Любочка.
Он подумал: и был бы я господином ее, а она рабой моей.
– Конечно,- сказал он.- Не обращай внимания. Настроения приходят и уходят. ("А проблемы остаются",- добавил он про себя.)
Но она была еще чем-то взволнована, мяла
– Любочка, Любочка!
– сказал он. Она подняла голову. У нее задрожали губы и налились слезами глазки.- Мы должны делать свое дело и плевать на все остальное! У нас все получится!
– Вы идите, уже поздно,- сказал Кузьмин Актрисе.- Мне немножко осталось.- Он потянулся, подвигал затекшей спиной.
– Давайте я фотографировать буду, - предложила Актриса.- Я умею.
– Все-то вы умеете,- проворчал Кузьмин.- Только самому - всегда лучше. Знаете поговорку: "Хочешь сделать хорошо - сделай сам"?
– Ее придумали неорганизованные люди,- откликнулась Актриса.- Человечество пришло к разделению труда не случайно, не находите? По-моему, ваше дело сейчас - думать. Идите, погуляйте. Где ваша новобрачная? Пойдите к ней. Она вас ждет. У камелька. Зажжены свечи, ужин на столе...- мечтательно и чуть-чуть насмешливо сказала она.- Выпейте вина, обнимите любимую женщину... Я полагаю, таков нормальный быт хорошего ученого?..
– Она сейчас переводит с французского,- усмехаясь, сказал Кузьмин.- Ей хочется диплом с отличием.- Он посмотрел в черное окно, представил, какая, должно быть, грязь на дороге и как Наташа будет, оскальзываясь, карабкаться на холм в этой темноте.- Вы и вправду умеете фотографировать?
– Мой муж был фотограф-профессионал. А когда живешь рядом, чему-нибудь да научишься. Он умер.
– От рака?
– сочувственно спросил Кузьмин.
– От пьянства! Что вас удивляет? Мой тон? А как еще можно говорить о потерянном времени?
– Она села рядом, подперла голову руками. Ее глаза говорили: "Слушай!" - Я боролась за него и не жила. Теперь живу. Вы думаете, наверно, что я должна была делать это, да? И как вы правы, могли бы вы себе представить! Меня он открыл. Знаете, так, случайно. Остановил на улице и сказал: "Девочка, что у тебя с лицом?" Когда я увидела свои портреты... Сбил меня.-Актриса улыбнулась.- Сейчас будет про любовь: он мог смотреть на меня часами, с одной стороны, с другой... Я гипнотизировала его. Был этим сыт и пьян. И убедил - я ведь рано начала сниматься. И много.- Кузьмин кивнул, он помнил: Алешка таскал его по кинотеатрам, выходил взвинченный, чуть не бросался на него от неосторожного слова...- А он не мог смотреть на меня в фильмах, говорил: "Это не ты. Они ничего не понимают, не видят. Твой лучший фильм будет на стоп-кадрах. Ведь ты некрасива в движении, ты идеальна в выражении". Представьте: нашел фанатика - мальчик такой, дипломник-оператор,- уговорил студию. А сам - за режиссера. До просмотра дело не дошло: собрали друзей, показать. Когда свет включили, старинный его друг, знаменитость, сказал: "Ну что ж! Мечта есть, музыка есть, кино нет". И все!
– Жестоко,- откликнулся Кузьмин.
– Так ведь они профессионалы. Ну, он и сломался. Поставил дома проектор и каждый день крутил ролик, под коньячок. Так что, когда он умер, мой гипноз тоже кончился. И оказалось, что сниматься и играть мне совсем не хочется.
– Извините,- сказал Кузьмин.- А я не доктор, я - научный сотрудник. Лабораторная крыса. Я думал - слава, известность дали вам удовлвтворзнИ'Э. А почему вы здесь, а не в Москве?
– Там хватает и дипломированных помощников. Меня и не подпустят к лаборатории, дилетантку.,. С другой стороны, мыть посуду мне все-таки мало. А здесь я вроде при деле. Иной раз - в ваше отсутствие!
– голос подам.- Актриса улыбнулась.- Здравый смысл дилетанта нигде не повредит. Андрей Васильевич!.. Что произошло с "включениями"?
– Еще не понятно. Ясно только, что они не ключ к разгадке. И потом - ее опыты плохо воспроизводятся. Она огорчается, но, надеюсь, зря..,
– Это точно?
– строго спросила Актриса. Кузьмин пожал плечами.
– Работаем вслепую!
– разозлился он.- Нужны широкие исследования, публикации. Надо выяснить, на каком уровне мы работаем: клеточном, молекулярном, субмолекулярном?.. Здесь Это невероятно. Я верю в возможность чуда - случайного открытия, верю! Но надо доказывать! Меня учили: не спорь, доказывай! Без жалости к себе - доказывай!
– Вы счастливый, доктор милый!
– Актриса встала, отошла к лабораторному столу.- Тратьте себя только на дело. И идите теперь - дороги скользкие. Если фотографии вам не понравятся, объявите мне завтра выговор. До завтра,- попрощалась она.- Любви вам!
Кузьмин вышел на улицу.
Вокруг что-то происходило: где-то булькал ручеек, выбегающий из-под сугроба, и хрустнул, обваливаясь, его подточенный угол, терлись друг о друга ветки над головой - мир жил своею жизнью.
Смутно, полосой молочного тумана обозначился забор, посверкивала игольчатыми лучиками голубая звездочка, и пахло, пахло!.. Кузьмин зажмурился,
Когда глаза привыкли, Кузьмин увидел глубокую черноту тропинки от корпуса к забору и удивился, что в общей темноте окружающего были оттенки. Алешка писал: "Солнце село. Все исчезло. Свет зажгу - и вижу снова. Мир, который существует, если есть свет, шорох, слово? Где же лежит его граница? На моих губах и коже? На глазах, на пальцах, в сердце?.. И на что она похожа?"
Кто-то далеко в одиночку шлепал по лужам; шел медленно, в раздумье останавливаясь перед препятствиями. Кузьмин двинулся к забору, пролез в его дыру и увидел Наташу: в своем коротком весеннем пальто, высоко поднимая ноги и чуть балансируя, она шла ему навстречу. Вокруг мерцала жидкая грязь.
– Натка!
– негромко окликнул ее Кузьмин.- Не ходи дальше, здесь прямо трясина.- А сам прыгнул через лужу и еще одну, а в третьем прыжке достиг Наташу.- Привет!
– сказал он.- Как ты, Наточка? Все в порядке?
– А что может случиться с обеда до ужина?
– улыбаясь, спросила его Наташа. От ее щек вкусно пахло чем-то свежим, как яблоком с мороза.
И так - каждый будний день. Расставаясь утром на конечной остановке автобуса, он встречал Наташу в ее обеденный перерыв в столовой. Обедали по-семейному, и к ним никогда не подсаживались.
Она сама уносила грязную посуду и выпроваживала Кузьмина на улицу, там устраивала, как ребенка, на солнышке и молча, лишь кивком, улыбкой поощряя, слушала его излияния. И только изредка, освободившись пораньше, он прибегал встречать ее к техникуму, Она выходила, брала его за руку, гордо кивала девчонкам, и они шли во флигелечек.