Последний аккорд
Шрифт:
— Цинично! — оценил Голд. — Мне нравится.
— А без этого в моей профессии никак. Как и в вашей. Вы юрист, кажется?
— Юрист.
— Так что насчёт госпитализации? — врач настаивал.
— Нет, — улыбнулся Голд, взглядом дав понять, что его решение оспорить невозможно. — Я останусь здесь, доктор Максвелл.
— Пока я не могу сделать это принудительно: политика, — пригрозил доктор Максвелл. — Зайду к вам послезавтра. И вы уж без меня не умирайте, ладно?
— Поглядим! — засмеялся Голд. — Визитку можете оставить.
— Пессимист! — воскликнул Максвелл. —
— Мне, — подала голос Белль и забрал бумажку у Максвелла. — Я провожу вас.
Максвелл попрощался и ушёл, а Белль через минуту вернулась к нему и попыталась поправить его одеяло, но он отпрянул в сторону. Это был шаг к примирению, а он был с ней груб как никогда. На её лице читалась боль, особенно когда он посоветовал ей взять визитку кузена Максвелла, намекая, что та вполне может пригодиться. Совершенно естественно, что шутки она не оценила.
— Чего ты добиваешься? Думаешь, это смешно? — разозлилась Белль. — Думаешь, мне плевать на тебя? После всего!
Голд только рассмеялся.
— Когда ты перестанешь?
— Не беспокойся, милая! Скоро! Судя по моему состоянию, даже очень, — жёстко сказал он. — И ты наконец освободишься.
— Какой же ты… — Белль вся покраснела от злости, обиды и досады.
— Кто?! Говори!!!
— Идиот!
Она ушла, громко хлопнув дверью напоследок, а Голд вжался в кровать и нервно рассмеялся. Потом он заплакал, несколько раз ударил себя по голове, истратив остаток сил, и заснул.
Пробудившись, он чувствовал себя немного лучше. Оглядевшись, он увидел три бутылки воды и миску куриного супа. Ещё теплого. Белль оставила. В последние дни он всё чаще отвергал её помощь, но на этот раз не стал: расправился с половиной оставленного. А потом его затошнило, и он думал, что его вырвет, добрался до ванной и склонился над раковиной. Не вырвало. Он включил воду, умылся, посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся: осунувшееся изможденное бледное лицо, недельная щетина, красные пятна на шее, как при аллергии, и тёмные глаза, блестящие от усталости и боли. Он также заметил, что сильно похудел, отощал, и всё это за одну проклятую неделю. Дальше всё могло быть только хуже. Какая ирония: бессмертный Тёмный маг умрёт от заразы, к которой многие не способны серьёзно относиться.
В следующие несколько дней проще не стало. К предыдущим страданием прибавилось лёгкое помутнение рассудка: он перестал понимать, что происходит вокруг, время исчезло и уступило место слепоте и пустоте, в которой он находился наедине со своими страхами, своей совестью и чётким осознанием собственной беспомощности. Он ещё больше отгородился от внешнего мира и тратил на это остатки своей энергии. Голд очередной раз отшил Максвелла, совсем не разговаривал с Белль и совершенно игнорировал Криса. Криса ему было особенно жаль, потому что мальчик был свидетелем всего этого и не получал никаких объяснений касательно поведения своего отца. От других детей он смог отделаться полуправдой, убедил, что беспокоится не о чем. Коль всё же порывалась приехать, и ему потребовалось всё его самообладание, чтобы заставить
В один прекрасный момент Голд понял, что совершенно не боится смерти, и начал даже задумываться о разных её вариантах. Однако покончить жизнь самоубийством было невозможно главным образом из-за Белль, которая не выходила из дома, а если выходила, то совсем ненадолго.
Но однажды ему повезло. Белль собралась на одно официальное мероприятие, а Крис был в школе. Это означало, что на три-четыре часа он останется совсем один и будет волен делать всё что угодно.
— Я уйду ненадолго, — предупредила Белль.
Это были её первые слова за три дня.
— Ага, — он даже не смотрел на неё.
— Марк Фишбейн умер, — пояснила она, будто он спрашивал, — и я иду на его похороны.
Он смутно припоминал, кто такой Марк Фишбейн.
— Мне всё равно. Иди.
Белль что-то хотела добавить, но лишь махнула на него рукой и ушла. Никогда ещё она не казалось ему такой посторонней, и он сделал это сам, сам довёл до этого.
Когда она ушла, Голд не терял ни минуты. Он умылся, выбрал один из самых лучших костюмов и тщательно оделся. Очень много времени ушло на галстук, но он справился. Дальше он осторожно выбрался на пожарную лестницу и медленно пополз наверх. Один раз он поскользнулся, ударился подбородком, прикусил язык и с трудом удержался. Остановившись, он убедился, что не повредил челюсть, и рассмеялся над собой. Почему это его беспокоило?
После он добрался до крыши уже без происшествий, подошёл к кирпичному бортику, превозмогая боль, забрался на него и застыл на самом краю. Голд развёл руки в стороны, закрыл глаза, позволяя весеннему ветру обдувать лицо. Пару раз он опасно покачнулся, голова кружилась, а сердце стучало в нездоровом ритме. Мог ли он сделать шаг вперёд и упасть вниз? Возможно. Собирался ли? Конечно, нет. Человека определяет его выбор. Всё, что нужно было Румпельштильцхену в тот момент, — это убедится, что у него ещё есть выбор, что он управляет своей судьбой, а не судьба — им.
Вдруг он услышал, что кто-то взбирается по лестнице, и спрыгнул с бортика на крышу. Он думал, что это кто-то из соседей, но на крышу забрался Крис.
— Папа… — рассеянно сказал парень. — Что ты тут делаешь?
— Я… это… — мямлил Голд. — Что ты тут делаешь?
— Если ты собрался себя убить, то рекомендую найти здание повыше.
— Учту.
— Но ты ведь несерьёзно, да? — вопрос мальчика прозвучал обиженно, даже зло.
— Конечно, нет, — поспешно стал убеждать Голд. — Мне просто стало нечем дышать. Вот и всё.
— Хорошо, если так.
— Ты мне не веришь?
— Сложно верить тому, кто не верит тебе, — жёстко ответил Крис.
Это было пострашнее, чем все болезни на свете.
— Ты прав. Абсолютно, — согласился Голд. — Я виноват. Прости, сынок.
— Нет. Ты не виноват. Передо мной — точно, — возразил Крис. — Я могу понять тебя, и то, что ты не хочешь, чтобы тебя видели больным и слабым. Но я не могу понять, зачем при этом быть жестоким.
— Крис…
— Ты врёшь. Думаешь, что оказываешь услугу, а на самом деле…