Последний фарт
Шрифт:
— Вы шутник, почтеннейший! Я никогда не покидал родины-с! Документы у меня, естественно, старые-с. Но вполне… вполне… — Он полез в карман и вытащил паспорт.
— А на груз? — все тем же тоном спросил Полозов.
— Согласно заключенному соглашению Советского правительства с «Норд-компанией», здесь партия товаров для инородцев…
В бесцветных глазах Попова отразилось беспокойство.
— А экскаватор? — оборвал его Полозов, — тоже для питания населения Севера? Шутник получаетесь вы, Попов?
— Сологуб, кажется, у Вас документ?
Сологуб
— Да-да, у вас. Помните, на лощеной бумаге. Дайте-ка сюда! — крикнул Попов.
Сологуб быстро сбежал на берег.
— Ну вот же! — Купец вытащил из его накладного кармана лощеные листы на английском языке и подал Полозову.— Извольте-с!
— Посмотрите, что там? — Полозов, не разворачивая, передал их Канову.
— Оный документ — есть инструкция для монтажа экскаватора, — усмехнулся старатель, глянув на заглавный лист.
— Вы владеете английским? — растерялся Попов.
— Жулики! — вспыхнул Полозов. — Придется прогуляться вам до Олы. А вы кто? — повернулся он к Сологубу.
— Поляки мы, американский поданный, — и он показал паспорт.
— Придется задержать и вас!
— Зачем же? Мы золотоискатели. Господин Попов сказал, что это берег открытых возможностей. Все это наше! — показал он на груз и махнул рукой Адаму. Тот вмиг оказался рядом.
Попов поднялся на палубу.
— Вам придется немедленно уехать, или я арестую вас, — задумчиво повторил Полозов, а про себя подумал: если задержать, то куда с ними денешься? Не сопровождать же их до Олы?
Поляки переглянулись.
— Господин Попов привез изумительные пробы. Мы вложили весь капитал, добытый нами за десять лет работы на Аляске. Нам нечем заплатить за обратный проезд, — жалобно проговорил Сологуб.
— Вы знаете, что по законам Советского правительства частная собственность национализируется. — Полозов подумал: — Но если положение ваше безвыходное, то мы могли бы принять вас в свою артель. Конечно, без права на эти машины, — предложил он нерешительно.
— А что нам остается? — вздохнул Сологуб.
Адам согласно кивнул. Они тут же поднялись на палубу и вернулись с мешками. Следом по трапу спустился Попов. Он мягко взял Полозова под руку и пошел по берегу.
— Пройдемся. Как, говорится, в гостях хорошо, а дома лучше-с! Да, да! Не удивляйтесь, — заговорил он, волнуясь. — Одиночество, тоска-с. Я, конечно, не ангел. Но у меня есть дом, Лиза! Короче, я хотел бы остаться…
— Вы все лжете, — перебил его Полозов, хотя в голосе Попова и прозвучала искренность. — Лиза? Да если вы могли оставить семью в таком положении…
— Но вы, кажется, были рядом, — озлобился Попов.
— Замолчите, черт вас возьми! — прошептал Иван.
— Ну зачем же, почтеннейший? Мы могли поладить.
— Да не глумитесь вы над ней, хотя бы после смерти. — Полозов сжал его руку. — Уезжайте по-хорошему.
— Что вы сказали? — ошалело переспросил Попов.
— Лизы нет, ее убили бочкаревцы, вот что.
Попов остановился и как-то недоуменно оглядел
Иван долго сидел на берегу и глядел в потемневшую в сумерках реку. Разговор с купцом разбередил боль. Со шхуны доносились песни. Затух и костер у юрты. Полозов прошел к Гермогену. Старатели спали на полу, старик дремал у стола. Он приветливо кивнул и молча показал на нары.
Полозов выпил чаю и лег. А утром всех разбудил крик поляков.
— Пся крев! — ругался Сологуб. — Ушла шхуна, а все наши консервы на ней остались. Что делать будем?
Шхуны не было. Голубоватые полоски масла, поблескивая на солнце, расползались у прибережных камней…
Когда с холма открылась Элекчанская долина и показался новый рубленый склад и белый домик госторга, Слепцов остановил оленей. Он вместе с Гермогеном ехал на собрание кочевников.
— Разве собрание кочевников и бедняков — праздник какой? — спросил он удивленно.
Гермоген не ответил. Прихрамывая, он слез с нарт, обошел упряжку и, сдвинув шапку на затылок, осмотрелся.
На склонах сопки паслись олени, зарываясь головой в глубокий снег. Над белым домиком полоскался красный флаг. Двери были открыты, и к небу уползал пар. Люди неспешно выходили из двери и расходились к кострам.
Тоскливая осень выдалась для Гермогена в этом году, Поляки собрали экскаватор и по первому льду угнали на участок старателей. Миколку осенью вызвали в ревком помогать новой власти. Никто не заезжал больше в юрту Гермогена, да и сам он не ходил больше по тропе к распадку татарина. Теперь там уже большая артель. Машина скрежетала и пронзительно посвистывала, пугая зверя. А тут еще выпал глубокий снег и засыпал юрту до крыши. Худо.
И вот теперь он ехал повидать внука, Как-то он встретит деда? Сурово обошелся с ним тогда старик.
Гермоген оглядел стойбище, домик, вздохнул.
Из домика вышел Петька.
— Почему опоздали? Сейчас можно говорить во весь голос, как равный среди других.
— И овод жужжит, да не он собирает мед, — заметил Гермоген.
— Думаешь, пустое болтали? Послушал бы Миколку! А еще выберем родовой Совет из стариков…
Друг Гермогена Слепцов проворчал:
— Разве Совет поймает за меня зверя? Ты порох дай, припасы.
— Всего будет вот сколько. — Петька поднял руки.
Они вошли в дом.
Кочевники толпились у стола, шумели.
За столом сидели учитель Куренев и Федот Амосов. Миколка стоял перед учителем. Гермоген услышал его голос:
— Сразу в Институт народов Севера? А как же Петька, Маша?
Гермоген сел на скамейку.
— Не все сразу, — усмехнулся учитель. — Ты способный. Вернешься, Петра пошлем. А Маша? Маша сначала походит в кочевую школу. Договорились и со стариками, откроем школы в Сеймчане, Таскане. Много нам грамотных надо. Самим учиться и других обучать. Врачи будут нужны, ветеринары, чтобы олешек лечить. Вон их сколь гибнет…