Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Примерно месяц, прошедший между заключительными обвинениями и оглашением приговора, был самым тягостным временем для заключенных; некоторые из них просто лежали на койках, уставившись в потолок, и с течением дней даже Геринг стал нервным и тихим — нехарактерным для него образом. Дёниц, вероятно, цеплялся за надежду, которую он получил из слов Нимитца и из ощущения, что его усилия показать себя западным человеком и объяснить все опасности того, что произойдет, если русские получат секреты подлодок Вальтера, все-таки увенчались успехом. Но это — чистая догадка.
Приговоры были оглашены 1 октября.
В целом он был признан «невиновным» по первому пункту — «заговор по развязыванию агрессивной войны», но «виновным» по второму и третьему — «ведение агрессивной войны» и «военные преступления».
Наказания огласили в тот же день, позже. Заключенных одного за другим вели вверх, в зал суда. Гилберт оставался внизу и фиксировал их реакции по возвращении. Первым был Геринг; он явно силился сдержать эмоциональный срыв, когда сказал Гилберту: «Смертная казнь». Затем пришла очередь Дёница надеть наушники в зале суда — и он услышал, что приговорен к тюремному заключению на десять лет. Он снял наушники, бросил их на пол и быстро пошел к двери, явно разозленный. Но, оказавшись перед Гилбертом, он еще не знал, что сказать: «Десять лет — ну, по крайней мере, я очистил подводный флот. Ваш же адмирал Нимитц сказал — вы это слышали...»
Если он и был несколько ошеломлен, то ничего удивительного в этом нет. Приговор и наказание не соответствовали друг другу. Вероятно, назначение наказания было результатом компромисса. Нет никаких сомнений в том, что русский обвинитель требовал голову Дёница, как и британский, значит, все определило отношение американского и французского. Неужели на их решение повлияли политические соображения? А если нет, то какие же? Известно, что американский судья Френсис Биддл сказал, что полагает, что Дёница нужно оправдать — вероятно, десятилетнее заключение и стало компромиссом между двумя полярными мнениями. Если не учитывать целиком оправдательные приговоры для фон Папена, Шахта и Фриче, это был самый легкий приговор из всех.
Но в одном можно быть уверенным: если бы трибунал располагал теми доказательствами, какие имеются в нашем распоряжении теперь, то Дёниц был бы приговорен к смерти, как Геринг, Риббентроп, Кейтель. Йодль и остальные из двенадцати, которых вскоре повесили.
Семь главных военных преступников оставались в камерах Нюрнбергской тюрьмы, пока казнили остальных. Кроме Дёница здесь были Гесс, Функ и Редер, все трое приговоренные к пожизненному заключению, Шпеер и фон Ширах — двадцать лет, и фон Нейрат, признанный виновным по всем четырем пунктам, — пятнадцать лет. Шпеер, которого раздирало чувство вины и ответственности, обнаружил
Восемнадцатого июля заключенных подняли в 4 часа утра и сказали приготовиться к выходу — это было долгожданное переведение в тюрьму Шпандау в Западном Берлине, тюрьму с максимальной системой безопасности, сборный пункт для всех узников концлагерей на пути в разных направлениях в самом начале нацистского режима. Там им присвоили номера: Дёницу — № 2, Редеру — № 4, Шпееру — № 5 — и выдали тюремную одежду, такую же, какую выдавали в концлагерях: белье, грубую серую рубаху, ветхие коричневые штаны и куртку, кепку и сандалии. По номерам к ним обращались до самого конца их срока. Правила тюрьмы запрещали им общаться друг с другом или с охранниками, но вскоре за соблюдением этого правила стали следить лишь русские охранники. Сторожили их посменно: американцы, англичане, французы и русские.
Так для каждого из них началась борьба за сохранение своего рассудка и здоровья в изоляции и даже без новостей из внешнего мира — им не давали газет и журналов, но давали книги, а во время визитов следили, чтобы никто из посетителей ни о чем не рассказывал. Дёницу все это далось легче, чем остальным; он всю свою жизнь провел по-спартански, и у него по-прежнему было ради чего продолжать жить. Ведь он все еще верил, что немецкий народ повернется к нему, как к законному главе государства.
Шли годы. Заключенным предоставили возможность «приручить» дикую природу, которая прорвалась через стены тюрьмы во двор в первое же лето. Потом часть двора была превращена в «Эдемский сад», в котором каждый имел свою делянку для выращивания овощей. Шпеер, по особому разрешению, выращивал цветы и сооружал сад камней. Дёниц, вероятно, впервые после школы смог посвятить себя просто выращиванию растений — он специализировался на помидорах и страшно увлекся этим занятием. Порой ему удавалось вырастить 40 или 50 на одном кусте, и он просто лучился от восторга, когда кто-либо считал их в его присутствии.
Как ни пытались заключенные сохранить трезвый рассудок, ограничения и постоянные мелкие унижения, примененные к таким некогда весьма активным и весьма честолюбивым людям, сделали свое дело. Шпеер вспоминал один случай, когда на десятый год Функу, который выращивал подсолнухи, было приказано убрать их, так как они мешают наблюдению. Этот приказ вызвал эмоциональный взрыв у всех: Ширах посшибал головки у цветов на своей делянке, а Дёниц атаковал свою грядку бобов. Охранники глядели на все это недоуменно.
После постоянно вспыхивающих надежд на то, что его вскоре освободят в результате смены политического курса или усилий Кранцбюллера — ни одна из них не оправдалась, — наконец 24 мая 1955 года, в десятую годовщину своего заключения, он решил, что сейчас отправится домой. Так же считал и Кранцбюлер, бывшие офицеры-подводники и куча репортеров, которые собрались за воротами. Но британский начальник тюрьмы, который в конце мая увидел фильм с Нюрнбергского процесса, после чего его отношение к заключенным резко изменилось, просто проинформировал его, что время в тюрьме до суда не считается. Следовательно, ему нужно подождать еще полтора года.