Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Однако эта критика вообще не слишком относится к делу Дёница, так как, хотя он и был обвинен в ведении агрессивных действий, все-таки шла война. Более серьезные обвинения касались приказов об уничтожении выживших с торпедированных кораблей, поддержки приказа Гитлера о «диверсантах», то есть расстрела пленных, и в силу высокого поста, который он занимал, участия в уничтожении евреев. Это были преступления по законам всех стран, и по международному праву тоже, и срока давности у них не было.
Однако тут выдвигается другое возражение — что он, как и все подчиненные фюрера, всего лишь выполнял приказы. Дёниц сам это повторял, указывая, что он был военным; а если
Нюрнберг, некогда место проведения нацистских съездов, где полки орали «Мы сильны и мы будем еще сильнее!», был выбран как символическое место проведения суда над главными военными преступниками. Сам город превратился в кучу щебня после массированных авианалетов; одна статуя, колокольня церкви и здание суда — вот практически и все, что осталось невредимым на его когда-то милых, петляющих средневековых улочках.
Заключенные Геринг, Гесс, Риббентроп, Лей, Франк, который установил царство террора в Польше, Зейсс-Инкварт, его помощник, которого для того же перевели в Голландию, и Фрик, бывший властитель Богемии и Моравии, Шпеер и главный управляющий по рабскому труду Заукель, шеф службы безопасности Кальтенбруннер, который появился позже, антиеврейский порнограф Штрейхер и его «интеллектуальное» подобие Розенберг, Фриче, сотрудник Геббельса, отвечавший за радиопропаганду, бывшие консервативные политики фон Папен и фон Нейрат, экономист Шахт, его преемник Функ, чье министерство принимало золото, поступающее из лагерей смерти, фон Ширах, который эксплуатировал идеализм молодых, и военные Кейтель, Йодль. Редер и Дёниц, которые разыгрывали из себя нибелунгов и толковали о чести, — всех их поместили в одиночные камеры на первом этаже тюрьмы.
В каждой камере имелись стальная койка с одной стороны от двери, унитаз без сиденья и крышки с другой стороны, стул и маленький стол, на котором заключенные могли держать писчие принадлежности, семейные фото и туалетные принадлежности; все остальные вещи они должны были класть на пол. Естественный свет обеспечивало высокое зарешеченное окно, а искусственный — голая лампочка с отражателем, вмонтированная в решетку двери; она оставалась включенной и ночью, только чуть-чуть менее ярко, так, чтобы охранники, находившиеся у камер круглые сутки, могли видеть своих подопечных, которые были обязаны спать так, чтобы их лица и руки все время оставались на виду. Никаких галстуков, ремней, подтяжек, шнурков или тесемок...
Осмотр камер производился часто, и заключенные были должны раздеваться и вставать в углу, пока обыскивали их постель и личные вещи. Раз в неделю они принимали ванну под наблюдением.
Их реакции на это падение своего статуса изучали два американских психиатра, Дуглас Келли и Дж.С. Гилберт, приписанные к ним специально с этой целью, так как в западных демократиях настолько плохо понимали природу врага, с которым они сражались. что немецкие главари почти повсеместно считались сумасшедшими. Дёниц, как писал Келли, «вполне примирился» с тяготами новой жизни «благодаря своему чувству
Он произвел впечатление на обоих психиатров своим интеллектом и целостностью. Вскоре он почти подружился с ними, изо всех сил работая над тем, чтобы дистанцироваться от партии, и разыгрывая прямодушного парня, который и знать не знал о всех гадостях, которые творились в рейхе. С Келли, который проводил свои опросы через переводчика, этот трюк удался полностью. «Дёниц, — писал он, — с горечью указывал на то, что его семь дней фюрерства не принесли ему ничего, кроме возможности быть повешенным вместе с другими немецкими преступниками, — ситуация, не смешная даже для него».
Американцы помогали им разрушить монотонность и напряженность жизни заключенных в одиночке и развлекали их разными играми, которые, например, назывались «тестами Роршаха» — нужно было рассказать, что испытуемому видится в чернильных пятнах. Впоследствии выяснилось, что их результаты для верхушки нацистов и средних американцев ничем не отличаются.
Гилберт и Келли также провели с заключенными тест на интеллект Вехслера—Бельвью. Интересно, что, за исключением Штрейхера, интеллект у всех был признан как минимум средним, однако никто не попал в высшую категорию; Шахт оказался на самом верху со своими 143 очками, Зейсс-Инкварт набрал 141, а Геринг и Дёниц разделили третье место, каждый с 138, подтвердив впечатление, которое уже сложилось у психиатров из наблюдений их поведения и речевых навыков.
Когда суд, наконец, названный Международным военным трибуналом, был готов начаться и обвинения уже были выдвинуты, Гилберт принес каждому письменную копию и записал комментарии заключенных. Геринг сказал: «Победитель всегда будет судьей, а побежденный обвиняемым». Шпеер: «Суд необходим. Существует коллективная ответственность за такие ужасные преступления, даже в авторитарных системах». Кейтель: «Для солдата приказ есть приказ». Франк: «Я рассматриваю этот суд как Мировой суд, угодный Богу, призванный рассмотреть и положить конец ужасной эре страданий под властью Адольфа Гитлера». Штрейхер: «Этот суд — триумф мирового еврейства». Редер комментировать отказался. Лей, несмотря на меры предосторожности, сумел совершить самоубийство.
Дёниц уже ранее говорил Келли, что он был выбран Гитлером как преемник из-за того, что все другие кандидаты либо умерли, либо попали в опалу, и потому, что он был единственным, к кому бы прислушались люфтваффе, армия и флот; также было ощущение, что он легче других сможет устроить мир, что он и сделал как смог быстро, однако теперь американцы хотят повесить его как преемника Гитлера. «Кажется, это пример американского юмора». На листке Гилберта он записал: «Ни одно из этих обвинений не касается меня — это типичный американский юмор».
Суд открылся 20 ноября. Заключенных вывели под охраной одного за другим из их камер и привели наверх в зал суда, где рассадили в два ряда на лавках напротив судей. За ними стояли вооруженные американские военные полицейские с белыми ремнями и шлемами.
Судьями в черных мантиях были: главный судья — глава Апелляционного суда Великобритании сэр Джеффри Лоуренс, судья Суда королевской скамьи сэр Норман Беркетт, генеральный атторней США Френсис Биддл, член Апелляционном суда США Джон Паркер, профессор уголовного права Парижского университета Анри Доннедье де Вабр, его соотечественник Робер Фалько и двое советских судей — генерал-майор Иона Никитченко и подполковник Александр Волочков — в форме и с медалями.