Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница
Шрифт:
Его очередь выступать с защитной речью наступила 8 мая. Заняв место на трибуне, он повторил за председателем суда: «Я клянусь Богом — всемогущим и всезнающим, — что буду говорить правду и ничего, кроме правды, — и ничего не утаю и не прибавлю».
Эта клятва в устах нацистов звучала совершенно бессмысленно; он повторял ее по-немецки, а затем ответил на первый вопрос адвоката Отто Кранцбюллера о том, когда началась его карьера: «Я на службе с 1910 года, являюсь офицером с 1913 года».
Адвокат Кранцбюллер стал расспрашивать его о подводной войне и о том, что Гитлер приказал ему действовать против выживших. Он
Затем Кранцбюллер перешел к обвинениям в фашистском заговоре. Дёниц объяснил, что его отношения с Гитлером были строго ограничены его профессиональной областью; это было одной из характерных черт Гитлера — выслушивать человека только по тем вопросам, которыми он конкретно занимался. Он ничего не знал ни о внутренней политике СС и СД и никогда не получал от Гитлера приказов, нарушавших военную этику. «Поэтому я полагаю, что флот во всех отношениях остался незапачканным».
Когда его спросили, не собирался ли он когда-либо порвать с Гитлером или устроить переворот, он горячо это отрицал.
Перекрестный допрос начался 9 мая; заместитель британского обвинителя сэр Дэвид Максвелл-Файф пытался добиться от Дёница признания того, что он знал о рабском труде, который Заукель ввел, а Шпеер использовал в производстве вооружения. Дёниц все отрицал; на совещании с Гитлером и Шпеером вопрос о том, откуда возьмутся рабочие, не обсуждался; тогда его интересовало лишь количество подлодок, которые он получит. Доказать, что он вообще знал что-либо о системе концлагерей, не удалось.
На следующий день его снова допрашивали о приказе против «диверсантов» и расстрелах экипажей торпедоносцев. Однако человек, напрямую за это ответственный, адмирал фон Шрадер, застрелился, когда получил приказ приехать в Англию для дачи показаний. Дёниц продолжал утверждать, что в качестве главнокомандующего он такого приказа не видел и сам не отдавал.
После долгих обсуждений военных действий обвинение перешло к другим вопросам. Дёница стали расспрашивать о его речи в День Памяти Героев.
— Почему вы в качестве главнокомандующего флотом пытались убедить 600—700 тысяч подчиненных вам людей, что евреи распространяют яд в партийной политике?
—Тогда я придерживался мнения, что выдержка, сила выдержки людей, может лучше сохраниться, если в нации не будет еврейских элементов.
— Такие речи о «распространении еврейского яда» привели к такому состоянию умов немцев, что это стоило жизни 5 или 6 миллионам евреев. Вы утверждаете, что ничего не знали о действиях или намерениях по уничтожению евреев?
Дёниц подтвердил, что не знал.
— Никто из моих людей не применял насилия по отношению к евреям, ни один из них, и ни один из них не мог сделать такого вывода из моих слов.
У обвинения тогда не было на руках текста
Суд продолжался, обвиняемые выступали один за другим, некоторые, как Шпеер, говорили вещи, не лицеприятные для Дёница, но не опасные. Дело двигалось к концу.
Большую радость Дёницу доставили слова адмирала флота Честера Нимитца, бывшего главнокомандующего американскими морскими силами США: в своих ответах на вопросы Кранцбюллера он написал, что в соответствии с приказом главы морских операций в Вашингтоне от 7 декабря 1941 года он вел неограниченную подводную войну против японцев с ее самого первого дня; кроме того, общей практикой стало не пытаться спасти выживших, так как это невозможно сделать, не подвергая свою миссию риску.
Заключительные речи обвинения начали произносить в конце июля. Дёниц вряд ли чувствовал себя комфортно, когда обвинитель от США описал его как человека, поддерживавшего «успех нацистской агрессии тем, что обучил свои стаи подводных убийц вести войну в море с незаконной жестокостью джунглей». Также обвинитель сказал об ответственности всех профессионалов, как политиков, так и военных. «Сомнительно, чтобы план нацистов о господстве удался бы настолько без интеллекта специалистов, который они так охотно предоставили в пользование... Их превосходство над средним уровнем нацистских посредственностей не оправдание. Это — обвинение». Потом британский обвинитель заявил, что сомневается в том, будто Дёниц действительно не знал о преступлениях режима, когда обращался к 600 000 моряков, говорил о «распространении еврейского яда» и выполнял директиву Гитлера о том, что «на террор нужно отвечать террором» во время забастовок на верфях в Копенгагене, или когда он просил 12 000 заключенных концлагерей для работ на верфях.
Французский обвинитель указал на «неоспоримую приверженность Дёница к преступной политике системы». В числе прочего он сказал: «Офицер является представителем государства. Разговоры об офицерах вне политики — чистая нелепость». Наконец русский обвинитель заявил, что его британский коллега доказал вину Дёница и Редера так убедительно, что он не собирается останавливаться на гросс-адмиралах; однако он требует, чтобы «последний глава гитлеровского правительства» был одним из «первых, которые расплатятся за все те преступления, которые привели к этому суду».
Это было разумное требование. Однако Кранцбюллер и Дёниц утешались тем фактом, что, несмотря на резкость речей, ни одна из них не упоминала о самом опасном обвинении в его адрес — приказах расстреливать выживших. Судья Джексон был близок к этому, сказав о «незаконной» жестокости, но это же можно было отнести и к неограниченной кампании, которая, как признал адмирал флота Нимитц, была частью политики США в Тихом океане с самого начала, а также частью британской политики в районе Скагеррака начиная с мая 1940 года.