Последний коммунист
Шрифт:
Печенкин перемахнул через канаты и прокричал вдаль:
– Нилыч! У молодой не бери, у нее недожаренные!
XVII. Оно уже пришло
1
Илья ушел из отцовского дома в ту же ночь, правда, недалеко - в кинотеатр "Октябрь", найдя себе пристанище на чердаке с изнаночной стороны экрана. Он лежал на резиновом матрасе, который притащил киномеханик Наиль, под шерстяным пледом, который дала мама, смотрел в большое полукруглое окно на звезды, слушал воркование невидимых голубей и глуховатую фонограмму любимого фильма отца и был, кажется, счастлив.
У Владимира Ивановича в
– Это точно.
Галину Васильевну не очень испугала ссора между мужем и сыном, она хорошо знала Печенкина, знала, что должно пройти время, чтобы он остыл и повинился. Ни на какую работу Илюшу она, конечно, не отпустила бы, но запретить учиться ему не могла, а он как раз высказал желание учиться - в обычной придонской школе. К тому же Галина Васильевна прекрасно понимала, что сыну скоро надоест это бессмысленное, бесплодное занятие, и согласилась, поставив одно лишь условие: в отсутствие телохранителей провожать его в школу будет она сама. Илья засмеялся и поцеловал мать в лоб.
2
Илья шагал по Придонску широко и деловито. Галина Васильевна двигалась рядом, настороженно поглядывая по сторонам, прижимая к груди, как щит, черную жесткую сумку.
– Ты знаешь, Илюшенька, сегодня утром ко мне подошел папа и пригласил нас с тобой... в кино...
– сообщила она радостно.
– Ненавижу кино, - сказал Илья в ответ.
– Почему?
– удивилась Галина Васильевна.
– Потому что оно врет.
Галина Васильевна улыбнулась:
– Ну, малыш, кто же в наше время говорит правду? И дело вовсе не в кино... Папа хочет помириться, а на что-то другое у него фантазии не хватает. Я даже знаю, как все это будет выглядеть. Перед началом сеанса он пожмет твою руку и скажет... какую-нибудь глупость... И ты снова вернешься в свой дом, в свою комнату...
– На чердаке я чувствую себя прекрасно!
– сообщил Илья.
– Ты не хочешь мириться с папой?
Илья не ответил.
– Ну, хорошо, объясни мне, чего ты от него добиваешься?
– спросила Галина Васильевна, остановившись.
Илья тоже остановился.
– Я хочу, чтобы он отдал людям то, что у них отнял, - ответил он спокойно и твердо.
– Каким людям?
– не поняла Галина Васильевна.
– Этим, - Илья указал взглядом на прохожих - мать и сын находились в центре города, на людной улице Ленина.
– Но они... не просят, - проговорила Галина Васильевна, растерянно озираясь.
– Пока не просят... А когда придет время, не попросят - потребуют... Но будет поздно.
Илья озабоченно посмотрел на свои часы, и Галина Васильевна автоматически - на свои.
– И когда, ты считаешь, придет это время?
– тихо спросила она.
– Оно уже пришло, - ответил Илья спокойно, почти равнодушно.
Галина Васильевна еще раз внимательно посмотрела на проходящих мимо людей.
– Я согласен помириться с папой, - неожиданно сказал
– Но ты должна за это выполнить одну мою просьбу.
– Какую?
– Седой должен быть уволен.
– Седой?
– не поняла Галина Васильевна.
– Нилыч.
– Нилыч? За что?
– Я знаю за что.
– Но он... практически член нашей семьи. Он спас папу от неминуемой гибели, - Галина Васильевна недоумевала.
– Значит, тогда я не член вашей семьи, - сказал, как отрезал, Илья.
На противоположной стороне улицы появилась Анджела Дэвис. Илья демонстративно посмотрел на часы. Сделав виноватое лицо, девушка побежала к ним, не обращая внимания на машины. Галина Васильевна переводила удивленный, встревоженный взгляд с сына на мулатку и с мулатки на сына.
– Это... твоя девушка?
– растерянно спросила она.
– Она мой товарищ, - строго ответил Илья.
– По партии?
– Да.
Это немного успокоило Галину Васильевну.
– Она будет называть меня Сергеем, не удивляйся, - предупредил Илья.
Мать понимающе кивнула.
– Привет, айда в "Макдоналдс", первый урок все равно отменили, - с ходу протараторила Анджела Дэвис.
– Моя мама, - представил Илья мать.
Галина Васильевна изобразила на лице улыбку.
– Галина Васильевна, можно просто тетя Галя.
– Антонина, можно просто Тоня, - представилась мулатка.
– А он на вас ни капельки не похож. На отца, наверно?
– Ты прочитала?
– перебил ее Илья.
– Дочитываю, - отмахнулась Анджела Дэвис и обратилась к его матери: - А вы любите ходить в "Макдоналдс"?
Галина Васильевна вновь улыбнулась:
– Разве можно это любить?
– Если деньги есть - можно, - объяснила мулатка.
– Я вчера бабке говорю: "Дай денег". А она мне: "Иди в проститутки". А я ей: "Иди сама". А она мне кастрюлей по башке ба-бах! Шишара - потрогайте.
– Анджела Дэвис наклонила голову.
Но Галина Васильевна не стала этого делать, лишь спросила:
– Вы живете с бабушкой?
– Живем, - кивнула девушка, сама трогая свою шишку.
– Застрелится, буду одна жить.
Галина Васильевна улыбнулась:
– А мама? Папа...
– Мама в Эстонии. У нее там муж и ребенок. Беленький такой. А батя в Африке. По пальмам лазает...
– Анджела Дэвис вдруг задумалась, что-то вспоминая, хлопнула себя по башке, взвыла от боли, потому что попала по шишке и закричала: - Мне же еще математику надо списать!
XVIII. Преступление детерминировано наказанием
Когда прозвенел звонок на урок и сын ушел в класс, Галина Васильевна уселась на стул у стены в пустом гулком холле, достала из сумки неоконченное вязание, посадила на нос очки, но, не начав работу, услышала приближающийся дробный стук каблучков по кафелю пола. Из-за поворота стены вышла спешащая на урок Геля с классным журналом под мышкой. Она была в красивых дорогих туфлях и великолепном деловом костюме, хорошо причесанная и со вкусом накрашенная. Тот, кто знал ее раньше, теперь мог ее и не узнать - жизнь в Царском селе Гелю преобразила. Она была так хороша, что рожденная красавицей Галина Васильевна ей сейчас проигрывала.