Последний коммунист
Шрифт:
– Ну, хорошо, а дети?
– Геля, похоже, теряла терпение.
– В чем, например, виноваты дети?
– Дети отвечают за своих отцов.
– И за матерей!
– выкрикнула Анджела Дэвис, и все снова засмеялись. Все, кроме учительницы.
– Хорошо же вас учили в вашей Чечне, - задумчиво проговорила Геля и направилась к двери.
– Это - самообразование, - с интонацией превосходства ответил Илья.
Геля открыла дверь и выглянула в холл. Женщины с вязанием в руках там уже не было. Она вернулась к столу и внимательно посмотрела на новичка. Глаза его откровенно издевательски
– Вы еще о детской слезинке скажите, - негромко предложил он.
– Скажу!
– нервно отозвалась Геля.
– Достоевский не только великий русский писатель, но и пророк! Он предсказал сто миллионов жертв в России, и его пророчество сбылось!
Илья засмеялся и снисходительно и сочувственно посмотрел на учительницу.
– Достоевский - великий симулянт. Он даже эпилепсию выдумал, чтобы быть похожим на пророка. Известно же, что эпилепсия - болезнь наследственная, а в их роду ею никто не болел, ни до, ни после. Его сто миллионов - просто ровная цифра, взятая с потолка, истерика. Но есть статистика. За последние несколько лет продолжительность жизни в нашей стране упала на десять лет, что эквивалентно одновременному расстрелу восьмидесяти миллионов граждан. Плюс пятнадцать миллионов наркоманов, которые стали наркоманами в эти же годы. Они будут "расстреляны" завтра. Может быть, эти сто миллионов имел в виду ваш пророк? А что касается детской слезинки, то советую вам не забывать о четырех миллионах беспризорных детей...
Илья сел и продолжал, улыбаясь, смотреть на учительницу.
– Я не понимаю...
– растерянно проговорила она.
Илья развел руками.
– В России неизбежна новая революция.
Класс зашумел. Он весь был на стороне Ильи.
– Ура! Революция!
– Будем Зимний брать!
– Не Зимний, а Кремль!
– Ур-ра!
– Да вы практически не жили при советской власти, а я жила.
– Геля попыталась призвать учеников к благоразумию, но они не слышали.
– Вы пожили, дайте нам пожить!
– За-мол-чи-те!!!
– закричала Геля и трижды сильно и громко стукнула ладонью по столу.
Стало тихо. Школьники смотрели на учительницу с удивлением. Кажется, такой они ее еще не видели. И вдруг девочка с ангельским лицом и ясными детскими глазами поднялась и спросила высоким, чистым голоском:
– Ангелина Георгиевна, вы залетели?
Геля не поняла сразу смысл вопроса.
Школьники же поняли.
– Беременная, беременная, беременная...
– бормотали они, уставясь на живот учительницы, и - засмеялись, заржали - открыто и издевательски.
– Дегенераты! Кретины! Уроды!
– истерично за-кричала Геля и выбежала из класса.
После того случая Геля больше не появлялась в школе, жила безвыездно в своем Царском селе. Странно, но школьники не особо об этом жалели и почти не вспоминали свою любимую учительницу.
XIX. Как Павка попу махры в тесто насыпал
Явочное место они устроили за городом, в заброшенном пионерском лагере, выходящем на берег Дона. Ветер, не стихающий даже на закате, скрипел и постукивал ржавым тросом голого, без флага, флагштока.
Анджела Дэвис лежала на животе на дощатом квадратном возвышении, болтала в воздухе
Ким вышагивал внизу по периметру квадрата - то по часовой, то против часовой стрелки, бормоча и шлепая себя по голове какой-то брошюрой.
Илья находился чуть поодаль. Привязав к кусту акации бечевкой теннисный мяч, он ударял по нему рукой и при приближении мяча к лицу уклонялся, как от удара, то влево, то вправо, стараясь не закрывать при этом глаза и даже не моргать.
Солнце росло, собираясь на ночлег где-то за Доном. Внезапно в той стороне гулко ухнул взрыв, Илья вздрогнул от неожиданности и прозевал мяч, который ударил его в лоб.
– Черт, - досадливо проговорил Илья и услышал смех.
Смеялся Ким, смотрел на него и смеялся, впрочем, совсем не зло. Анджела Дэвис оторвалась от книги и глядела удивленно из-за плеча.
– Испугался?
– спросил Ким.
– Это браконьеры рыбу глушат. Я в прошлом году тоже браконьерил. Мамке два года зарплату не платили, все, что могли, продали, одни макароны ели. А сестренка их не ест, она же балериной быть мечтает. Ну, я пошел браконьерить. Сами рыбу ели и продавали еще. А сестренка знаешь как стала танцевать... Рыба полезная!
– Где взрывчатку брал?
– продолжая хмуриться, спросил Илья.
– Ха, взрывчатку! Да у нас на базаре атомную бомбу можно купить! хвастливо ответил Ким и прибавил уже серьезно: - Только дорого.
Атомная бомба Илью не интересовала.
– Ты выучил?
– спросил он строго.
Ким подумал и решительно кивнул.
– Отвечай, - предложил Илья.
– Это...
– глухо заговорил кореец, раскачиваясь и закрыв глаза.
– Первый удар: в январе 1944 года...
– Громче!
– раздраженно потребовал Илья.
– Первый удар. В январе 1944 года под Ленинградом!
– отрапортовал Ким громко, но продолжил вновь глухо и еле слышно: - Второй удар - освобождение правобережной Украины. Третий удар... Это... Ну... Как его...
– Ким замялся и замолчал.
– Третий сталинский удар. Апрель-май сорок четвертого года. Освобождение Крыма. 4-й Украинский фронт. Генерал армии Толбухин, - отчеканил Илья и взглянул нетерпеливо на Кима.
– Четвертый?
– Четвертый...
– понурился соратник.
Возникла напряженная тишина, и в этот момент за-смеялась Анджела Дэвис, вначале тихо, а потом захохотала. Она даже перевернулась на спину и стала взбрыкивать ногами - так ей было смешно. Глядя на девушку, Ким прыснул в ладонь и виновато покосился на Илью. Тот сначала нахмурился, но не выдержал и улыбнулся.
Анджела Дэвис села, свесив ноги, и объяснила:
– Смешно... Как Павка попу махры в тесто насыпал...
Ким хихикнул, а Илья, наоборот, - он, кажется, не верил своим ушам.
– Как Павка попу махры в тесто насыпал? Да это же... на второй странице...
– возмущенно говорил Илья, подходя к девушке.
– Ты... ты же говорила дочитываешь...
Он выхватил из ее рук красный томик.
– Дочитывала! Я первую страницу дочитывала!
– высоким скандальным голоском возразила Анджела Дэвис и обиженно отвернулась.