Последний коммунист
Шрифт:
Геля замедлила шаг, задумчиво и удивленно глядя на сидящую у стены женщину, и скрылась за дверью класса.
Наклонив голову и глядя из-под очков, Галина Васильевна проводила ее взглядом тоже задумчивым и удивленным.
2
– Ну что, хулиганы, прогульщики, лодыри, двоечники?
– весело и привычно поздоровалась Геля с классом, бросила на стол журнал и заметила сидящего рядом с Анджелой Дэвис Илью. Вскинула брови и спросила:
– У нас новенький?
Илья поднялся и представился:
– Сергей Нечаев.
Геля
– Мы приехали только вчера, я еще не успел оформить документы.
– Приехали, и сразу в школу? Похвально. А откуда, если не секрет?
– Геля говорила дружелюбно и чуточку иронично, это была ее всегдашняя манера общения с учениками.
– Из Чечни, - просто ответил Илья.
В Гелином лице появилось что-то скорбное, даже трагическое.
– Садитесь, Сережа, - сказала она тихо.
Во все время их разговора Анджела Дэвис тянула вверх руку.
Геля улыбнулась:
– Да?
Анджела Дэвис поднялась и ткнула пальцем в значок на своей груди.
– Ну, и как вас теперь называть?
– с иронией в голосе спросила учительница.
– Анджела Дэвис.
– Мулатке явно нравилось ее новое имя.
Геля удивилась:
– Откуда ты знаешь про Анджелу Дэвис?
Девушка кокетливо потупилась.
– Один человек сказал.
В классе засмеялись.
– Ты что-то хотела спросить, Анджела Дэвис...
– Я вчера читала Бальзак?а, - стала рассказывать девушка, но учительница ее поправила:
– Во-первых, не Бальзак?а, а Бальз?ака, а во-вторых, что я слышу, ты стала читать книги? Ну, наверное, волк в лесу сдох!
– Волк жив, - успокоила Анджела Дэвис.
– Это я на листке календаря прочитала. Меня бабка дома закрыла, телевизор сломался, у магнитофона батарейки потекли, спать не хотелось, я оторвала листок и...
– Прочитала?
– Прочитала.
– Весь листок целиком?
– Нет, только первое предложение.
Класс засмеялся вместе с учительницей.
– И что же это было за предложение?
Анджела Дэвис задумалась, вспоминая, и выпалила:
– "В основе всякого большого состояния лежит преступление". Это правда или нет?
Геля улыбнулась, обвела взглядом класс и спросила:
– А вы как думаете?
Илья тут же поднял руку.
– Сергей. А фамилия? Извините, я забыла.
– Нечаев.
– Нечаев. Сергей Нечаев. Да, Сережа...
– "В основе всякого большого состояния лежит преступление" - эта мысль давно уже стала банальной. Но она имеет небанальное разрешение. В каждом отдельном случае такое преступление детерминировано наказанием.
– Илья говорил спокойно и уверенно.
– У, какие мы слова знаем!
– удивился сидящий на соседней парте здоровый балбес.
– Так ты русский или чеченец?
– Чеченец, - бросил в его сторону Илья.
– Тогда молчу, - балбес поднял вверх руки.
–
– строго вмешалась учительница.
– Какая разница: кто чеченец, а кто русский? Разумеется, преступление детерминировано, то есть обусловлено, наказанием. Это гениально доказал Достоевский в своем романе "Преступление и наказание", который мы недавно прошли.
Илья поморщился:
– Достоевский как раз ничего не доказал. Раскольников хотел отнять награбленное у него же, и если бы Достоевский изобразил его не истериком и психопатом, каким был сам, а нормальным хладнокровным человеком, то и старуху бы убивать не пришлось...
– Нормально наехал бы, - поддержал кто-то из мальчишек.
В классе засмеялись. Геля смотрела на новичка с интересом.
– Достоевский еще и сестру старухи приплел... А потом гениального следователя выдумал, какого просто быть не может. Следователь - это тот же милиционер, а где вы видели гениального милиционера? И все это с единственной целью: загнать бедного, больного студента в угол... Достоевский сначала придумал ответ, а потом подгонял под него задачу.
– Меня вообще тошнит от этого Достоевского, - поддержала Илью школьница, судя по виду - отличница.
– Но постойте, Сергей, - с улыбкой заговорила Геля.
– Вы же сами себе противоречите! О какой детерминированности преступления наказанием можно в таком случае говорить?
– Об общественной.
– Например?
– Например, 1917 год. Великая Октябрьская революция.
Геля кивнула.
– Поняла. Вы считаете, что революция в России была неизбежна? Что ж...
– Она была детерминирована тысячами тех самых больших состояний, в основе которых лежало преступление. Количество перешло в качество. Тысячи отдельных преступлений родили одно большое наказание.
А класс между тем разделился надвое, но не на тех, кто был за учительницу и кто за новичка, а на тех, кто наблюдал за диспутом и кто следил за Гелей. Это были в основном девчонки. Они пялились на Гелин живот и возбужденно перешептывались, и активнее всех в этом была, пожалуй, Анджела Дэвис.
Но Геля так увлеклась дискуссией с новым учеником, что ничего этого не замечала.
– То есть вы хотите сказать...
– Она наморщила лоб, пытаясь понять ход мыслей новичка.
– Я хочу сказать, что новая революция в России неизбежна.
Учительница громко засмеялась:
– Какая революция, Сережа? Время революций давно прошло. Пройдите по улицам: люди гуляют, влюбляются, ходят в театры...
Илья снисходительно улыбнулся:
– Когда революционные солдаты и матросы брали Зимний, в опере пел Шаляпин.
– К черту революцию!
– воскликнула Геля, шутя, но несколько все же нервно.
– Революция - это кровь, это безвинные жертвы...
– Жертвы революции не бывают безвинны... Это общее наказание за отдельные преступления.