Последний сейм Речи Посполитой
Шрифт:
– Хорошо бы все же, если бы ты мне не отказал в протекции!
– попросил Север, пропуская мимо ушей его откровения.
– Для друга и сына моего благодетеля я сделаю все, что могу, хотя не ручаюсь, что мои хлопоты увенчаются успехом. А не хочешь ли занять какую-нибудь должность по гражданской линии? Сейчас сейму будет нужен человек, владеющий пером; можно будет дать на магарыч Бокампу, ну а за остальное я отвечаю. Местечко довольно завидное, заинтересованные стороны не будут скупиться ни на рубли, ни на талеры...
– Я там не пригожусь, - я умею припечатывать только головы,
– А не поискать ли тебе счастья на службе у императрицы?
Заремба утонул вдруг в клубах дыма и ответил после длительного молчания:
– Я не знаю по ту сторону никого.
– Ручаюсь тебе, что, как пить дать, получишь капитанские нашивки. Жить сможешь в кордоне, а немного погодя перейдешь на гражданскую службу, где легче дослужиться и до ордена, и до какого-нибудь поместьица. У них имеется немало для раздачи. Не один уже благодарил меня за хороший совет.
– Как же? Служить чужим - и, может быть, против отчизны?
– проговорил с трудом Север, едва сдерживая кипящее в нем негодование.
– Говорится: барин - как хочет, а бедняк - как может. Никогда этого не будет, никогда эта держава не направит своего оружия против нас. Мы живем в союзе и, бог даст, перейдем совсем под ее покровительство. Я познакомлю тебя с Раутенфельдом или с Касталинским. Раскусишь, что за люди, и сам решишь. Я тебе советую по-дружески: спасайся, пока еще можно! А так как никто не знает, что кому суждено, - еще можешь попасть, чего доброго, и в кавалергарды. В Петербурге красивый офицер всегда в высокой цене! подмигнул он своими красными глазами и цинично фыркнул.
– Фортуна катится колесом, и кто вовремя схватится за спицу, того она подымет высоко. Кому, как не мне, знать это!
Он опять рассмеялся.
Заремба испытывал настоящую пытку, сдерживаясь, насколько мог, чтобы не плюнуть в лицо этому своднику; но, к счастью, вошли Гласко с Качановским, и он поспешил их представить.
– Новаковский! Да ведь мы же знаем друг друга, как две рыжие кобылы! пророкотал своим басом Качановский.
– Да, в самом деле, я вас откуда-то припоминаю, - пробормотал холодно Новаковский, торопливо собирая шляпу, тросточку и перчатки. Держал при этом Качановского глазами на такой дистанции, что у капитана отнялся язык.
– До свиданья, господа! Очень сожалею, - с важностью простился он.
Заремба проводил его до крыльца.
– Я живу во дворце гетмана Ржевуского. Приходи к нам обедать, познакомишься с интересной и веселой компанией. А что касается твоих планов, так я тебе сам напишу прошение. Да, кстати, ты давно знаешь Качановского?
– Познакомился сегодня ночью.
– Держись от него подальше, это враль и сорвиголова, - серьезно предостерегал его Новаковский, карабкаясь в кабриолет. Взял вожжи из рук сидевшего, как изваяние, жокея в красном фраке, причмокнул на лошадей, кивнул Северу головой и поехал, покачиваясь на выбоинах.
– Вот меня угробил, болван!
– жаловался Качановский, дергая свои усы с растерянным видом.
– А носится этакий фанфарон, точно важная персона. Я же помню, как он при Люблинском
Но он не смеялся, до того душила его бессильная злоба.
– Важной заделался персоной, - вставил спокойно Гласко, высокий, солидный шляхтич в темно-синем кунтуше военного покроя и, так же, как Качановский, с темляком на простой черной сабле, что при штатском костюме означало офицера.
– А позади-то у него репутация совсем не ахтительная. Коссаковский вывез его в депутаты и пользуется им для своих планов. Пригодиться может на все, и таких принципов человек, что любы ему одинаково как рубли, так и талеры. Вы что, с ним в дружбе?
– обратился он к Зарембе.
– Я его знаю с детства. Был он одно время вместе со мной в юнкерах, отец мой платил за него. Потом пристроил его к гетману Браницкому. А после смерти гетмана он совсем пропал у меня из глаз.
– Этакий не пропадет, черти вытащат его изо всякой беды. Я его знавал в свое время в Люблине; держался он тогда за полу судьи Козьмяна, но, кажется, обделывал делишки и на собственный страх и риск. Вряд ли мог забыть меня, - раз как-то при одной веселой оказии мы с паном Грановским искупали его в Быстржице.
– Жестокая обида, особливо ежели парень крепко хлебнул лягушачьего вина.
– Еле-еле Гольц у него пульс нащупал! Хотел потом драться со всей ротой, да кончилось просто попойкой, ну и новой историей. Ухаживал он там за одной...
– Не оставить ли нам побоку анекдоты, - заметил кротко Гласко.
– Да и то верно. Тем более что ничем тут аппетитным не пахнет.
– Простите, господа, зазевался я тут с этими разговорами. Кацпер!
– Только предупреждаю, что от кофею я страдаю, как от касторки, щиколад настраивает меня фуриозо, а чаем я привык лошадям ноги мочить.
– Найдется что-нибудь утешительное и для вашего настроения.
– А я бы вам кой-что посоветовал. Знаю я тут неподалеку запасливого купчика, который, хоть и святой пяток сейчас на дворе, недурно нас подкормит. Бутылочки у него с печатями первый сорт. Не доверяю я поручиковой кухне. Простите, ваше благородие, только у меня по-старому: не верь языку, поверь зубку, - заявил Гласко, стягивая пояс на впалом животе.
– Лишь бы быстро, вкусно и вдоволь, - так и я не очень разборчив! пошутил Качановский и вдруг куда-то скрылся, а вернувшись, подошел с серьезной физиономией к Кацперу.
– Куда ведет проход между конюшнями со двора?
– К реке. Тропинка крутая, но лошадь пройдет, - вытянулся в струнку Кацпер.
– А переулок перед домом?
– продолжал допрашивать капитан начальническим тоном.
– Налево - в горы, а направо - в поля, и сворачивает к Городнице.
– Довольно! Ступай себе, брат! Делаю разведку, обеспечено ли у нас отступление, - обратился он к Зарембе.
– Дельный парень, только надежный ли?
– Как я сам. Это мой молочный брат и не разлучный товарищ. При этом превосходный солдат: защищая пушки, был ранен и награжден крестом.