Последняя инстанция. Расследование
Шрифт:
Глава 41
До Кавалергардской, где жила Татьяна Рябцева, сожительница убитого Нумана, я добрался только во второй половине дня. Практически не надеясь на успех, нажал кнопку звонка. Довольно долго в квартире стояла полная тишина. Я ещё несколько раз позвонил в дверь. Только минут через пять послышались тихие шаги, и дверь распахнулась безо всяких вопросов. На пороге стояла нереально худая женщина с отёкшим лицом, спутанными, грязными волосами и совершенно потухшим взглядом.
– Вы – Татьяна? – спросил я зачем-то, хотя и так было понятно, что передо мной именно она.
Женщина молча посмотрела на меня очень долгим, каким-то больным взглядом, потом, не произнося ни звука, повернулась спиной и направилась вглубь тёмной квартиры. Я последовал за ней. В квартире
Мы прошли в комнату, ещё, как говорится, хранившую остатки былой роскоши. Видимо, при жизни – сегодняшнее состояние жизнью назвать было невозможно даже с очень большой натяжкой – Татьяна вполне прилично зарабатывала. Тем более странно было видеть, в какой упадок пришли бывшие хоромы. Сама Татьяна напомнила мне увиденные вчера в Интернете изображения анорексичек. Вероятней всего, она не ела ничего уже достаточно долгое время. На столе, среди какого-то мусора, разбросанных фотографий, переполненных пепельниц и разномастной посуды – начиная от невероятно красивых и, видимо, очень дорогих бокалов до гранёных стопок а-ля Хрущёв, – несколько пустых бутылок из-под водки и книга. «Навои Алишер» – прочитал я краем глаза, напрягая все свои познания в области литературы. Я, конечно, тёмный и дремучий, я не начитанный, как Сашка, не подкован политически, как Снегирёв, и не знаю многое из того, что известно Макарычу, но то, что Алишер – это средневековый узбекский поэт, известно даже мне. Я протянул руку к книге, запоздало спросив:
– Можно?
– Нет, – женщина ответила так быстро, что я резко отдёрнул руку.
Так, понятно, это ЕГО книга. Скорее всего, здесь есть ещё много ЕГО вещей, и нужно вести себя крайне осторожно и, по возможности, деликатно. Иначе, я не вытащу из неё ни слова. Я поискал глазами хоть что-то, на что можно было присесть. Женщина уловила моё желание и, молча выдвинув из-под стола относительно чистый стул, присела напротив, уперев локти в несвежую скатерть. Только глядя в глаза человеку, можно понять, насколько он искренен. Женщина ничего не собиралась говорить и ни о чём меня не спрашивала. Я достал из кармана удостоверение в полной уверенности, что оно мне не понадобится. Странно, но Татьяна протянула руку в сторону документа и я, в нарушение всех инструкций, отдал ей корочки. Она открыла их, пробежала взглядом по записям, уткнулась в фотографию, которая особым сходством с оригиналом не отличалась. Мельком взглянула на меня, как будто оценивая несоответствие.
– Не очень-то Вы похожи на себя, – заметила она.
– Но это я, я Вас уверяю. Просто я не фотогеничен, – я пытался хоть как-то начать разговор.
– Я вижу, что Вы.
Цепкий взгляд. И странное желание удостовериться в личности пришедшего. Значит, можно надеяться на то, что она проверяла документы у всех, к ней приходящих. Если это, конечно, понадобится… Если до этого дойдёт.
– Что Вы хотите? Зачем пришли? – Татьяна протянула мне удостоверение. – Прошло столько лет!..
Убийство произошло полтора года назад. Ей кажется, что прошло много лет. Неудивительно. Она убивает себя медленно и мучительно. Голодом, водкой, болью, ЕГО вещами, оставленными, по всей видимости, на привычных местах, там, где положил их Нуман. Я посмотрел на опустошённую наполовину бутылку самой дешёвой ужасающей водки, прикоснуться к которой меня не заставила бы никакая нужда или похмельная мука. Её можно заливать зимой в бачок омывателя и то, рискуя заморозить бачок или отравиться ядовитыми парами. Следуя за моим взглядом, Татьяна взялась за бутылку и налила остатки пойла в первый попавшийся стакан сомнительной чистоты. Медленно сделала большой глоток. Не поморщилась. Даже не попыталась найти на столе что-то съедобное. Закурила.
– Зачем Вы пришли? – Татьяна напомнила мне о своём вопросе. – Что-то случилось?
Меня несколько озадачил её вопрос. А что должно было случиться? Она ждала, что что-то произойдёт? Ещё её тон… До сих пор она
– Да, Татьяна. Вы не обидитесь, если я буду Вас называть просто Татьяной? – я старался каждым словом расположить женщину к себе. Она должна расслабиться, и тогда, вовремя заданный вопрос сможет застать её врасплох. Ответит она на него или нет – дело десятое. Даже по её пустым и неодушевлённым глазам можно будет понять, попал я в точку или не попал. – Я обязательно расскажу Вам, что случилось, но сначала я очень хотел бы, чтобы Вы мне немного помогли. Вы попробуете мне помочь?
Я говорил вкрадчиво, стараясь донести свою мысль не до слуха Рябцевой, а до её сознания. В глубине души я осознавал, что Татьяна никогда не сдаст мне киллера, даже если между ними и была прямая договорённость. Даже если он приходил к ней и между ними состоялся обоюдовыгодный разговор, она никогда не даст мне этого знать. Для неё киллер – царь и бог, способный воплотить в жизнь её единственную заветную и такую сладкую мечту. В принципе, Татьяна, судя по квартире, ремонту и прошлой жизни – человек, более чем обеспеченный. Иметь такую квартиру – комнаты три, никак не меньше – в самом центре города, и не где-нибудь, на Социалистической, а в самом что ни на есть цивильном тихом центре, выходящую окнами на сам Мариинский проезд, отделанную по тем самым европейским стандартам весьма современным образом, хоть и ужасно замызганную – это не для простых инженерно-технических работников. Значит, деньги у неё есть. Или, по крайней мере, были. То есть, она вполне могла иметь с киллером совершенно нормальные финансовые отношения. Если отношения киллера с заказчиком вообще можно считать нормальными. Интерес в глазах Татьяны не ускользнул от меня, и я попытался вести разговор именно в том же русле:
– Ваши ответы никак не смогут ни повлиять на ситуацию, ни усугубить её. Вы никому не принесёте вреда своими ответами. Уже всё позади. Всё, что могло случиться – уже случилось, – я старался говорить максимально ровным голосом. Наверное, так поступают гипнотизеры. Эх, жаль, что я не владею гипнозом. Многие преступления раскрывались бы намного быстрей, владей каждый из следователей хоть каким-то влиянием на сознание. – К Вам приходили разные люди после… после убийства. И после суда, к Вам, скорее всего, тоже приходили. У Вас очень цепкий взгляд, наверняка отличная память на события и лица. Скорее всего, память на даты и имена тоже весьма и весьма неплохая…
– Я сейчас совершенно не в форме, – женщина снова потянулась к стакану. Я понял, что начавшийся вполне меня устраивающим образом разговор, может прерваться, так и не достигнув нужной мне степени накала. Но Татьяна имела в виду не своё сегодняшнее состояние. Она говорила о своей жизни вообще. – Я уже давно перестала что-либо запоминать и улавливать. Так что, я вряд ли чем-либо смогу Вам помочь.
В этот момент я почувствовал, что разговор выходит из-под контроля. Сейчас она вспомнит, как «помогли» ей в своё время правоохранительные органы, и можно будет ставить крест на всех её откровениях. Придётся вытаскивать карты из рукава, хоть это и было приготовлено на самый крайний случай.
– Татьяна! Вы умная, интеллигентная женщина, – я нисколько не кривил душой. Её интеллигентность, ум и хорошее образование были заметны невооружённым глазом даже через призму длительного пьянства и полного равнодушия к окружающей действительности, а, в особенности, к быту. – Вы тонко подмечаете, Вы замечаете вещи, которые незаметны будут простому глазу. Я отвлекусь немного, Вы простите меня. Не обижайтесь. Это абсолютно не моё дело… – какого чёрта я полез в эти эмоциональные дебри?! – Вы убиваете себя. Я понимаю, что жизнь потеряла для Вас всяческий смысл, и Вы не видите в ней никакого просвета, никакого намёка на то, что ещё что-то в ней сможет произойти, – молчи ты ради Христа, психолог хренов! – но, может быть не всё в этой жизни потеряно? Вдруг в ней ещё случится то, ради чего не стоит уничтожать себя? Вы ведь молодая женщина. Сколько Вам – сорок, сорок два?… – в дело надо было заглянуть, товарищ следователь, в дело!