Последняя из рода. Скованные судьбой
Шрифт:
Если бы мог, он увез бы ее в свое поместье. Так далеко от дворца, как только возможно.
Но он не мог. Конечно же, брат не позволил.
А теперь его жена горела. Потому что ее изнутри уничтожала собственная магия.
И был лишь один выход.
Снять оковы.
Когда Мамору влетел в покои, то застал там Талилу и Юми. Жена лежала на футоне, бледная, словно первый снег зимой, а служанка непрестанно прикладывала к ее лбу влажную ткань, которую смачивала в миске с холодной водой.
— Господин, — девчонка поглядела
Она не сказала ничего, о чем Мамору не знал бы. Перед глазами пронеслось воспоминание, как он убежал брата отменить приказ о кандалах для Талилы, раз за разом повторяя, что они ее уничтожал. Ведь если закупорить сосуд, но оставить внутри него бушевать бурю, то рано или поздно она вырвется наружу.
Так случилось и с Талилой.
Они не успели совсем немного тогда. Договориться с ее отцом. Им не хватило нескольких недель. И все могло бы сложиться иначе...
Мамору решительно пересек комнату и опустился перед на татами возле жены. Она была такой горячей, что он мог почувствовать исходивший от нее жар, даже не касаясь ее. Губы были сухими, потрескавшимися; в уголках запеклась кровь.
Он сплел руки в замок так крепко, что побелели костяшки. Лицо Талилы, обычно такое живое, сейчас было восковым, словно лишенным всей краски, и лишь жаркий румянец на скулах выдавал лихорадку. Тонкие пряди волос прилипли к влажному лбу, а дыхание, прерывистое и слабое, едва слышалось в тишине.
Мамору бегло оглядел оковы на запястьях, вокруг которых покраснела и припухла кожа. Он не был там, когда на Талилу надевали цепи — в очередной раз отлеживался после исполнения императорской воли.
Мамору только смотрел на ее запястья, не решаясь прикоснуться. Кожа выглядела дурно. Началось воспаление, еще немного обождать — и Талилу сожрет лихорадка. Она уже металась в нервном сне, выдыхая хриплые звуки, похожие на шепот.
Ее дрожащие руки то сжимались в кулаки, то хватали воздух, словно она пыталась удержать что-то невидимое, но жизненно важное. Пальцы царапали тонкое покрывало, а тело вздрагивало при каждом новом приступе жара.
Она ворочалась, как будто пыталась сбежать от невидимого врага, или напротив, догнать его. Иногда она замирала, словно что-то слышала, затем вновь начинала метаться, и её движения становились резче, почти судорожными.
— Она говорила что-нибудь? — он перевел хмурый взгляд на Юми.
Та покачала головой.
— Нет, только стонала...
— Такахиро, — позвал он, не оборачиваясь, — разыщи и приведи лекаря. Моего лекаря. Возьми еще стражников, если нужно.
— Да, господин, — прошелестело у него за спиной.
Мамору посмотрел на кандалы. Он ведь станет первым, кого она убьет. Он читал эту жажду в ее взгляде, видел в каждом жесте. Талила жила ненавистью к нему. Дышала ею.
Что
Девчонке нужно что-то, за что она сможет цепляться.
Пусть этим будет ее желание отомстить ему.
— Что здесь было? — отрывисто спросил Мамору, наблюдая, как Юми смачивает в воде ткань, которая успела полностью высохнуть за считанные минуты, едва коснувшись лба его жены.
— Я сказала госпоже Талиле, что вскоре придут стражники, чтобы сопроводить ее в библиотеку по вашему приказу. В следующий раз, когда я вошла, она уже была без сознания.
— Я велел тебе присматривать за ней, Юми, — сурово припечатал он и разочарованно покачал головой.
Служанка всхлипнула и опустила голову.
— Я... я присматривала, господин. Как могла.
Мамору не удостоил ее ответом. Он протянул руку и взял Талилу за запястье, и удивился тому, какими холодными оказались ее пальцы. Словно ледышки. Взгляд вновь упал на оковы, от которых по бледной коже расползались уродливые лиловые ниточки. Как будто зараза проникла в кровь и растеклась по всему телу.
Их нужно снимать. Три человека в Империи могли это сделать: он сам, его младший брат и чернокнижник, который и был человеком, который запечатал магию Талилы.
И Мамору нужно было дозволение от Императора, чтобы прикоснуться к оковам. И он не намеревался его получать. Знал, что последует отказ. И знал, что последует за его неповиновением.
Он не сказал, сколько прошло времени, прежде чем разъехались двери, и в покои вернулся Такахиро. За его плечом, с поразительной для старости легкостью, следовал невысокий человек в широком плаще. Лекарь. Его лицо скрывала глубокая тень соломенной шляпы, но в руках он крепко держал деревянный ларец, украшенный потертыми символами.
— Она здесь, — сказал Мамору и взмахнул рукой, оборвав приветственные слова.
У них не было на это времени.
Лекарь опустился на колени, ловким движением раскрыл свой ларец и извлек несколько свертков и пузырьков.
— Лихорадка сильна, — пробормотал он, не отрывая взгляда от мертвенно бледной Талилы.
Потом его взгляд упал на ее запястья, и лоб прорезали сразу несколько морщин. Он поднял голову и посмотрел Мамору в глаза.
— Если их не снять... я не смогу ей помочь, господин, — сказал он очень тихо.
— Делай все, что нужно, — ответил Мамору.
Он давно уже принял решение.
— Тогда... тогда их нужно снять. А я пока займусь снадобьем.
И лекарь принялся смешивать свои порошки, добавляя в них по капле воду из кувшина. Пахучие травы, терпкие и горькие, наполнили комнату своим ароматом.
Мамору склонился ближе к Талиле, осторожно отодвинул прядь волос с ее лба, изучая лицо, словно пытался запомнить каждый его изгиб. Когда еще он сможет вот так на нее смотреть, а она не станет кривиться в гримасе, полной ненависти и отвращения?..