Посох царя Московии
Шрифт:
Ворон вдруг понял замысел Годунова и ужаснулся; прозрение снизошло на него, как озарение свыше. Бориска метит на трон! Государь уже который год сильно болеет, едва ходит, считай, не жилец на этом свете. Средний сын Федор слабоумный, младший — Дмитрий, и вовсе малолетка, оставался лишь один, способный стать наследником, — старший сын Иван.
Устранив Ивана, Годунов вполне может претендовать на российский престол. Естественно, после Федора, с которым он в родстве — сестра Бориски Ирина замужем за Федором. Но ведь и Федор не вечен…
Теперь Ворону стало ясно, почему следствие по делу Бомелиуса возглавил дядя Бориски, Дмитрий Годунов, —
Потому, наверное, Элизиус и не рискнул выдать младшего Годунова как заговорщика. Надеялся, что Годуновы похлопочут за него перед царем. Дурак… Ничто лучше не хранит тайны, как сыра земля.
— Так… боярин, — выдавил из себя Иван.
— Вот и ладно. А это тебе… на мелкие расходы.
С этими словами Годунов небрежно бросил на лавку кошель, в котором малиновым звоном запело серебро…
«Глупая твоя голова, Ивашка, — думал Ворон, прислушиваясь к плачу за стеной; царь уже рыдал битый час, прерывая стенания молитвами. — После этой смерти Годунов точно не оставит тебя в своих „милостях“. Он уже выдавил из придворного астролога все, что ему нужно, а бывший разбойник, живущий под личиной, будет для него лишь опасной помехой. А я-то думаю, чего это Жак Маржерет третьего дня в Слободу заявился? Да не сам, а с новым аптекарем… как его?.. вспомнил — Джеймсом Френчем. Убили они царевича, отравили, это точно! Похоже, и Бельский с ними заодно. И потом, этот дохтур Паоло из Милана… Они ведь с Жаком Маржеретом друзья — не разлей вода. Совсем меня окружили!»
Наемник Жак Маржерет появился в Москве недавно. Он поступил на службу к Бориске Годунову телохранителем. Ондрюшка, которому до всего было дело, выведал, что Маржерет раньше служил у князя трансильванского, затем переметнулся к венгерскому королю и воевал с турками, а после записался на польскую службу капитаном пехотинцев.
Что его подвигло перебежать в Россию, никто не знал. Даже слуга Жака Маржерета, словоохотливый литвин по имени Па-скал, который сразу почувствовал в Ондрюшке родственную душу, в чем они оба и убедились в корчме Куземки.
Насколько Ворону было известно, Маржерет выполнял самые опасные поручения Бориски Годунова. За деньги он готов был зарезать родного человека, а за большие деньги — вообще кого угодно. С некоторых пор Иван заметил, что Жак присматривает за ним. Но не придал этому особого значения. Он списал это на подозрительность Бориски, которому везде мнились враги и предатели.
А вон оно, оказывается, что…
Ерзая в большом волнении на ворохе как попало сваленных в углу каморы одежд, служивших ему сиденьем, Ворон недовольно поморщился. Какая-то палка мешала ему, давила на копчик, и он, нашарив ее в полумраке (уже был вечер и забранное решеткой узкое окошко почти под самым потолком едва пропускало серый свет), с раздражением отшвырнул в сторону.
И застыл, оцепенел на какое-то время как истукан — почти бездыханный, будто его поразила молния. Ему показалось, что рука, в которой он держал палку, нагрелась докрасна, как железная подковка в горне кузнеца. Не может быть!!!
Все еще не веря ощущениям, Ворон встал на четвереньки, отыскал палку среди всякой всячины, поднялся на ноги, поднес ее к скудному свету — и почувствовал, как в голову ударила хмельная волна, а сердце застучало с такой силой, словно
«Что это, провидение? — тонкой змейкой билась на виске жилка, питающая мысль, до смерти испуганную нежданной удачей. — Очередной зигзаг судьбы-насмешницы? Как бы сей посох не был ее предсмертным подарком… И как теперь мне поступить?»
Каким образом посох мог оказаться в этой каморе? Ворон напряг зрение, осмотрелся. И наконец понял, где его угораздило спрятаться, чтобы не попадаться на глаза думным боярам, слетевшимся в Александровскую слободу, как зеленые мухи на падаль. Это была камора, в которой хранилась мягкая рухлядь [160] . Ее не запирали на замок, потому что она находилась в палатах царевича, которые всегда были под охраной. Только сегодня стрельцы оставили свой пост, уступив его кромешникам. А те, в свою очередь, небезосновательно опасаясь гнева государя, совсем потерявшего рассудок от горя, держались (вместе с рындами) подальше от места, где предавался скорби Иоанн Васильевич.
160
Мягкая рухлядь — название пушнины и меховых изделий в XV — нач. XVIII вв. в России. М. р. выступала не только как товар, но и как денежный эквивалент. Использовалась царским правительством в виде пожалований и наград служилым людям и иноземцам.
Ворон все понял. Великий князь хотел спасти сына с помощью инрогового посоха. Утопающий хватается за соломинку… А когда это не удалось, он в ярости выбросил его вон. Это Ивашка Рыков слышал. Иоанн Васильевич то рыдал, то рычал, как тигр, и поносил последними словами купцов-обманщиков, всучивших ему подделку, притом за огромные деньги. Наверное, кто-то из рынд подобрал посох и спрятал в камору, чтобы потом переправить в царскую сокровищницу.
Иван бросил взгляд на окно. Скоро совсем стемнеет… Надо что-то делать…
Решение пришло легко, словно кто-то нашептал на ухо. Будь что будет! Иного выхода нет. Нужно вспомнить давно забытое ремесло. И Ворон начал с лихорадочной быстротой выковыривать из посоха драгоценные камни…
Ночь застала его на пути в Москву. Стража у ворот Александровского кремля выпустила Ворона беспрепятственно. Испуганные стрельцы боялись даже собственной тени, а тут какой-то важный господин на гнедом жеребце утверждает, что послан Иоанном Васильевичем с важным поручением. Никаких бумаг у него нет, но поди знай, что это за птица… Царь мог и устный отдать наказ. А спросить не у кого — отворять ворота или держать взаперти; все начальство куда-то подевалось.
Иван летел в Москву как на крыльях — будто и впрямь превратился в черную птицу, от которой получил свое прозвище. В мешке, притороченном к седлу и прикрытом попоной, лежал рог инрога, выломанный из посоха. Все страхи вдруг исчезли в один миг, и Ивашка Рыков, словно по мановению волшебной палочки, снова стал бесшабашным лесным разбойником…
Утром следующего дня московскую заставу миновали сани старьевщика, нагруженные разной рваниной. Лошадьми управлял кудрявый малый в поношенном армяке, а на задке сидел старый заскорузлый дед, который все время кашлял и плевался. Стрельцы к саням даже не подошли.