Посольство
Шрифт:
– А то вы не знаете? Журналисты знают, что в МИД произоше крупный разговор, и припасли вам вопросиков шестьсот. А эта бумажка только раззадорит их.
– Сожалею, - ответил Шеннон, - но ничего больше у меня нет.
– А вы знаете, что намерены предпринять французы? Не знаете? Сейчас расскажу. Они поднимут волну насчет тайных операций ЦРУ, припомнят и "U-2", и Гватемалу с Ираном, и Залив свиней, потревожат тень Джона Фостера Даллеса, дадут рисунки и графики. Разумеется, не от имени правительства, но в самой грубой форме. Потому что после студенческих волнений ничего жареного давно не было. Это сенсация,
– "Что говорить, когда нечего говорить?"
– Чем меньше информации, тем больше должно быть слов. Ну, ладно, я понимаю, что так решено наверху. А как быть оо снимками?
– Можете сообщить, что один снимок, по крайней мере, - фотомонтаж: ни людей, ни здание на нем определить нельзя. Вторая картинка - любительский снимок, его могли сделать когда угодно.
– А кто такой этот Рухмайер?
– Первый раз слышу.
Гэмбл ещё постоял, глядя на Шеннона, потом тяжело вздохнул и побрел к двери. Шеннон посмотрел ему вслед. Да, не позавидуешь - его сейчас будет рвать в клочья вся журналистская братия. Когда Гэмбл был уже на пороге, он окликнул его:
– Кстати, Джим, вы слыхали, что случилось сегодня утром?
– Нет. А что случилось?
– В посольство проник злоумышленник, ранил Горенко и охранника, а одного француза застрелил насмерть.
– Да вы шутите!
Шеннон молча покачал головой.
– Если что-нибудь от кого-нибудь услышите об этом проис-шествии, дайте мне знать. Хорошо?
– Да кто же это был?
– Еще не выяснили. Он задержан. Так вот - если кто-нибудь спросит вас, отнекивайтесь и немедленно сообщите мне, кто это у нас такой осведомленный.
– А вы думаете, спросят?
– Весьма вероятно. Страсти разгораются.
Шеннон, зайдя в туалет на первом этаже, вымыл руки, подтянул узел галстука и по длинному боковому коридору направился в корпус "В". Взбежав по белой каменной лестнице, он миновал столовую и оказался в длинной комнате, похожей на судовой бар: синий ковер, черные кожаные кресла, низкие столики из темного дерева с лампами под красными абажурами.
Здесь сотрудники посольства могли выпить перед обедом или вечером, сюда они приводили друзей. Шеннон нечасто бывал в этом подобии клуба. Постояв несколько секунд, он, отвечая на раздающиеся со всех сторон приветсвия, прошел к незанятому столику и сделал заказ. Напротив расположились британский военно-воздушный атташе и несколько канадцев. Только они имели право бывать в баре, пользуясь привилегией, подчеркивавшей "особые отношения" США с этими странами.
Шеннон закурил и сделал вид, что углубился в недавно полученное письмо из дому. После совещания посол попросил советника задержаться, и Шеннон нюхом чуял неприятности.
Неужели советник дошел до такой низости, что в частном порядке информирует своих вашингтонских друзей обо всем, что творится в посольстве? Разгорающийся с французами конфликт чреват отзывом посла, и в этом случае советник становился временным поверенным в делах. После такого скандала желающих занять пост посла не найдется, и советник вполне мог рас-считывать, что через какое-то время займет его автома - тически, тем более что французы к нему благоволят. Для него это шанс сделать карьеру.
Ну, что же, пойдет он на это? От него можно ждать чего угодно. Вот
Шеннон знавал когда-то одну юную особу, которая испыты-вала интерес только к женатым мужчинам, - иначе флирт не доставлял ей никакого удовольствия. Очень похоже на совет-ника. Он, правда, пошел несколько дальше, и дело тут было не только в причудливом характере. Как-то странно вдруг пропа-ла, а потом нашлась шифровка из Вашингтона, где подтвержда-лась личность Горенко и необходимость его скорейшей отправки в США. Чего он хотел добиться этими проволочками, на что надеялся - что в последнюю минуту госдеп передумает и отка-жется принимать русского? Очень может быть.
Официант принес ему заказанный джин. Шеннон расплатился, сделал глоток. Какого же черта советник так бился, чтобы Го-ренко выдали русским? Какая ему в этом корысть? В чем тут дело? Со внезапно охватившим его ощущением дурноты Шеннон подумал, что все это дает вполне веские основания службе безопасности проверить советника. Чертовски неприятно: он как будто подкапывается под коллегу, но однако...
А его странное стремление не допустить допроса здесь, в Париже? Неужели... Неужели Горенко может знать что-то такое, чего опасается советник? Боже, подумал Шеннон, не слишком ли далеко ли я захожу?
– Приветствую вас, Ричард, - Джон Спарроу, сотрудник экономического отдела британского посольства, остановился у его столика.
– Добрый вечер, Джон, - Шеннон чертыхнулся про себя, но вслух сказал: - Что будете пить?
– Я как раз собрался вас угостить...
Шеннон поблагодарил и отказался: ему как раз пора возвра-щаться, дела, знаете ли... Спарроу выпил свой джин с тони-ком, они минут десять поболтали, и Шеннон распрощался. В дверях он чуть помедлил: в ресторане будет слишком долго, лучше уж зайт в столовую самообслуживания. Там слышались веселый звон посуды и голоса, две трети столов, покрытых белыми скатертями, были заняты.
У стойки он увидел Сью-Энн, внимательно изучавшую меню, и на его тихое "здравствуй, милая" она с улыбкой обернулась.
– Поздновато, - сказал он.
– Да. Мой босс был у посла, и я решила, что здоровей будет дождаться его.
– Ну и как? Крупный разговор?
Сью-Энн, убедившись, что за ними не наблюдают, кивнула.
– Вот что, - сказал Шеннон.
– Ты подсядь к кому-нибудь, пообедай, а встретимся попозже. Я буду ждать тебя в Тюильри, у первого пруда.
– Сзади кто-то подходил, и Шеннон громко сказал: - Гуляш так гуляш. Сегодняшний день просто создан для гуляша.
С подносами они двигались вдоль стойки, выбирая себе еду Шеннон чуть приотстал. Сью-Энн заметила свободное место за столиком, где сидели Мэйзи Доннан с девушкой из нотариальной конторы, и направилась к ним. Шеннон уселся за свободный стол, развернул кем-то оставленную "Нью-Йорк Таймс" и стал читать.
Когда он приступил к кофе, Сью-Энн уже пообедала и вышла. Шеннон допил свою чашку, помедлил, доставая и прикуривая сигарету, а потом двинулся следом. В баре он увидел Гэмбла, окруженного журналистами: те со спокойным ожесточением наседали на него. Бедняга Джон, ему несладко приходится.