Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!
Шрифт:
Кроме того, что Кантемир получил Молдавию, ему было дано обещание, что если он успеет захватить Бранкована, то и вся Валахия станет его. Откуда все это узнал боярин, я не спрашивал: слава богу, своих резидентов у Руси-матушки в тех краях предостаточно, так что сомневаться в его словах мне не следует.
Одновременно с этим угнетенные христиане действовали самостоятельно, без указки бояр и князя. В сентябре этого года к царскому двору приезжал сотник Богдан Попович, вручив канцлеру, за неимением государя, грамоту от австрийских сербов, из городов Арада и Сегедина, от полковников Ивана Те-келии и Волина Потыседы. Все идет к тому, что готовится восстание, и нужно восставшим только одно – русские войска
– Ну так что же тогда получается?
– Если война с османами будет, то может статься, что мы потеряем и Азов, и часть земель наших, за которые русской кровью плачено, – тихо сказал губернатор, не глядя на меня.
– Неужто ты, боярин, мысли крамольные у себя в голове держишь? Или силу оружия русского не признаешь? – нахмурившись, спрашиваю его, прикидывая в уме, с каким итогом закончилась война в моем времени. Помню, что Россия возвращала Турции Азов с его округом и обязывалась срыть укрепления на Днепре и Дону и Таганрогскую крепость. Кроме того, вроде бы Петр обязывался не вмешиваться в польские дела и дать Карлу пропуск в Швецию. Определенно есть о чем задуматься.
– Нет, что вы, ваше высочество! – оторопело ответил Петр Салтыков. – Сила оружия русского известна нам, да только выдюжит ли Русь-матушка войну на две стороны? Мне говорили, что царевич умный и деятельный человек, прислушивается к словам, коли они с пользой сказаны. Ведь нет теперь Священной лиги, и некому будет помочь России, да что там, все только Османской империи помогать будут, после победы над шведами!
– Твоя правда, боярин, но ведь к государю приходят донесения об угнетенных братьях наших по вере, да еще и князья дунайские помощь предлагают. Отец не выдержит и сорвется к Днепру. А ведь кто-нибудь из князей и предать может, всяко под боком у басурман лежат, вот и предадут, для злата и живота своего, не глядя на своих крестьян, слезно молящих государя нашего о помощи.
Подумав немного, я все же решил пока ничего не обещать и лучше прикинуть шансы на войну, благо многое мне известно и кое-что может быть подправлено. Вот только хватит ли этой эфемерной подправки? У османов-то армия раза в три больше нашей под Прутом была. Что ж, время покажет, кто прав, а кто виноват.
– Хорошо, боярин, я поговорю с государем, но не обещаю, что получится. К вам же, как я слышал, вскоре полки подойти должны, от татарвы защищаться, так ты их к южным рубежам определи и по крепостицам рассели, все же надежней оно будет: и армию не пропустят, и от летучих отрядов проще отбиваться да мирных людишек защищать.
– Благодарствую, ваше высочество!
Встав, боярин поклонился мне, как всегда кланялись старшему не только по положению, но и по знаниям.
– Если какие вопросы появятся, то пиши мне, постараюсь ответить или помочь. А ежели у меня самого возникнет надобность в тебе, Петр, то уж не серчай, отпишу обязательно и службу попрошу, – с улыбкой сказал я ему.
– Как можно? Я же с радостью!
– Вот и замечательно. Тогда ступай давай, время идет, а мне уже сегодня снова в дорогу собираться, даже дел здешних посмотреть не успею. А то, может, за год еще какие мздоимства нашлись, и кое-кого повесить для острастки не помешает, – с показным сожалением говорю боярину.
Тот лишь слегка покивал головой и был таков, испросив разрешения удалиться.
Однако уехать вечером не получилось, решено было остаться в городе до утра: хляби небесные оказались чересчур уж слезными. Ливень был такой, что дальше десятка шагов ничего не было видно, словно не вода это, а сплошное серое марево. Но за ночь погода наладилась, и поутру даже светило осеннее солнце, тусклое, кое-как согревающее усталую землю. Но
Перед тем как мы выехали за ворота, к нам подъехал молодой отрок в курьерском облачении и передал мне увесистое письмо от смоленского губернатора. Поблагодарив отрока рублем, мы тронулись в путь. Я же, изменив своим правилам, залез в карету. Слишком уж необычно это: вроде бы только вчера говорили с Салтыковым, а тут на тебе – и письмецо. Причем писанное явно не день и не два назад. Значит, вчера была только проверка, а сейчас – нечто большее, важное.
Занавесив шторы с одной стороны кареты, я поудобнее уселся на вещах, распаковал письмо, с каждым мгновением все сильней углубляясь в чтение старорусской письменности. Постепенно, как это бывало и раньше, буквы выстроились в понятный мне ряд, и проблемы были решены. Продираясь сквозь множество титулов и ненужных хвалебных словоизлияний, я таки уловил суть письма и даже несколько оторопел: в принципе, оно действительно стоило того, чтобы как минимум быть прочитанным.
В нем говорилось о том, что все неудовольствия среди разных слоев населения южных окраин Смоленской губернии и владений Азовской, связаны с постоянной если не войной с татарами, то уж с ожиданием оной точно.
Конечно, в центральных провинциях сопротивление действиям государя и его реформам не могло возникнуть в силу объективных причин, чего нельзя было сказать об окраинах, то есть у башкир, казаков и южных народов, относительно недавно влившихся в состав России.
Однако главное все же было не это, основной вопрос уделялся Малороссии. Было коротко написано, что сразу после Полтавы царь Петр утвердил представленные ему гетманом Скоропадским статьи о сбережении всех прав и вольностей казачьих войск. Плюс к этому государь подписал статью о том, чтобы казаки, находящиеся в подчинении у генералов, не занимались не военным делом, то есть заготовкой сена, выпасом крупного рогатого скота и лошадей и многим другим, не входящим в обязанности казаков. Также говорилось о том, что на казацких дворах будет строго запрещено останавливаться без разрешения старшины поселения, всех же ослушников указа государева ждала кара немилосердная. Вот только какая, Салтыков почему-то не указал.
И после всей этой мишуры, в самом конце письма, было написано, что якобы губернатор смоленский разговор вел с бывшим чигиринским сотником Невенчанным. Когда тот ехал из Москвы, то на дороге встретил гетманского посланца, отвозившего государю дичину. Так вот, этот посланец спрашивал сотника, что в столице делается, сам же он говорил, что ходят слухи на Украйне, будто бы государь хочет украинских людей перевести за Москву и на Украйне поселить русских людей, а сама Москва лучшие города казаков хочет себе побрать. Да и много других нехороших слухов сказывал посланец, да и говорил о том, что призывают их поднять Орду и объединиться с татарами, скинуть с себя русских людей.
Сразу же после слов сотника была небольшая приписка, как избавиться от этого да не допустить погибели людишек. На Украйне надобно прежде всего посеять несогласие между полковниками и гетманом, не надобно исполнять всякие просьбы гетмана, особенно когда он будет просить наградить кого-нибудь деревнями, мельницами или чем-нибудь другим. Тех же, кто были в измене уличены и произведены в чины, отставить и произвести на их место тех, которые добрую службу государю показали.
И вот когда народ узнает, что сам гетман не будет иметь такой власти, как Мазепа, то станут они приходить с доносами. При этом самим доносчикам не надо чинить препятствий и обращаться с ними надо ласково; даже если некоторые из них придут с ложью, то пускай, ибо потом придет уже тот человек, который правду сказывать будет, а гетман и старшины будут опасаться этого.