Посылка для капитана
Шрифт:
– Живой. Скорее всего, потерял сознание от удара, сейчас главное кровь остановить.
– Эй, дед!
Валентина повернулась к водителю разбитых "жигулей".
– Чего сидишь? Давай, в себя приходи. Звони в скорую. Телефон есть мобильный?"
Дед судорожно закивал седой бородой, словно вспомнил что-то, и начал охлопывать себя по карманам.
– Анастасия Васильевна, давайте, я буду на артерию давить, отпускать нельзя, а вы – тяните у меня из джинсов ремень.
Анастасия не сразу справилась с замысловатой пряжкой, но вскоре та звонко
– Обматывайте вот здесь. Нет, чуть повыше!
Валентина давала команды четко и уверенно, словно не первый раз оказывала помощь пострадавшим на улице.
– Всё. Спасибо. Дальше я сама.
Она ловко перехватила ремень, обмотанный вокруг предплечья мальчика, и стала его стягивать, словно выкручивая постиранное на речке белье.
– А вы пока дедом займитесь, по-моему, он так и не врубился, что произошло, и о чем я его попросила.
Но дед, оказывается, уже всё сделал, и сделал довольно правильно.
Позвонил в "скорую", точно указал место происшествия, затем набрал номер дорожно-патрульной службы.
Подбежал к своей разбитой машине, нырнул под крышку багажника.
– Вот, возьми, дочка, вдруг пригодится.
Он протянул Валентине небольшой пластиковый короб автомобильной аптечки.
Из немногочисленного и совсем не нужного содержимого самым подходящим оказался эластичный жгут, которым Валя перетянула предплечье мальчика именно так, как их учили, а брючный ремень сняла и передала Анастасии.
– Как хоть это всё произошло?
Анастасия рылась в дедовой аптечке в поисках нашатыря, её беспокоило, что мальчик не приходит в сознание.
Голова разбита не была, разве что волосы испачкались при падении.
Валентина пощупала пульс – всё нормально.
– Как он на меня выскочил – ума не приложу, я ведь на зеленый ехал, и скорость невысокая была, из моей старушки больше то не выжмешь. Может, тормоза у его велосипеда не сработали?
Дед был бледен, его трясло.
"Вполне может быть, – подумала Анастасия. – Ведь не специально же он тебе под колеса въехал, а вот если бы ты, дед, катился чуть быстрей на своей, как ты говоришь, старушке, глядишь и проскочил бы парень, если у него, действительно, тормоза были не в порядке»
Рядом прогудела сирена "Скорой помощи", а с противоположной стороны улицы, сверкая проблесковыми огнями и оглушая округу спецсигналом, подъехала машина дорожно-патрульной службы.
Врач – крепкий бритоголовый мужик лет сорока, быстро подошел к мальчику, лежавшему без движения, поставил на землю саквояж.
– Отойдите все.
Волосатая рука с закатанным по локоть рукавом ослепительно белого халата попыталась отстранить Валентину в сторону.
Та подвинулась, но жгут, который стягивал предплечье парня, из своего туго сжатого кулачка не выпустила.
– А вы молодец, – оценил врач профессиональное наложение жгута. – Имеете опыт?
– Сегодня первый раз на практике, а, вообще то, я медучилище заканчиваю.
– Тогда можно
Врач сразу оценил серьезность раны, поэтому мягко, но настойчиво забрал из рук Валентины жгут, быстро подтянул его и завязал тугим узлом, освободив себе, тем самым, руки для основной работы.
– Ну, где ты там?
Из "скорой" вылез фельдшер, парень лет тридцати, по одному только помятому лицу, которого можно было сразу понять, как хорошо он где-то накануне гулял.
– Видите, какой у меня помощник? Так что попрошу вас помочь мне, коллега.
Врач раскрыл свой саквояж.
– Рану, конечно, не осматривали? Правильно, кровоток мог усилиться, и мы бы тогда не успели.
– Артерия акселяриус?
– Браво, коллега. Теперь вижу, что наших медсестер учат не только правильно капельницы ставить.
Вале была приятна похвала этого, по всем приметам, видавшего виды мужика, но покраснеть она не покраснела, слишком уж была сосредоточена.
Про артерию акселяриус им в училище, конечно, не рассказывали, хотя, вполне возможно, что когда-то и прозвучало в аудитории это непонятное латинское слово.
Еще школьницей Валя отдыхала у бабушки в далекой, полувымершей деревне в центре России.
Баба Маня ставила с утра самовар, ловко отпиливая тонкой ножовкой от ствола срубленной накануне высохшей березки маленькие, аккуратные чурочки, которые бросала в сияющее огнем черное, ненасытное жерло самовара.
Неожиданно сзади подкрался шатающийся по двору петух и примостился клевать высаженную бабкой рассаду заморских цветов, до которых та была большая любительница.
Баба Маня, конечно же, это заметила, потерпеть такого нахальства не смогла, вот и замахнулась на петуха березовой веткой, но вдруг охнула, осела кулем на землю, обхватила левой рукой правую, ставшую неподвижной, словно плеть, и завыла от боли.
Маленькая Валя перепугалась, подумала, что у бабушки плохо с сердцем, и она сейчас умрет, как умерла с месяц назад их соседка, еще совсем не старая тетя Надя, возившаяся в огороде, и вдруг ни с того, ни сего упавшая лицом в грядку. Врач тогда сказал, что умерла от сердца.
Мать Валентины, у которой заканчивался отпуск, и она собиралась вечером ехать на станцию, побежала по деревне, и скоро привела небритого низкорослого, но довольно упитанного мужичка вполне городского вида, хоть тот и был в старой, выгоревшей добела телогрейке, и вымазанных глиной сапогах.
Незнакомец велел раздвинуть на терраске стол, а бабушке – лечь на него животом и светить правую руку до самого пола.
Распорядившись, ушел курить.
Через десять минут вернулся, снял телогрейку, встал возле стола.
– А теперь терпи, бабуся!
Вале было плохо видно, что там мужик делает с её бабушкой, она лишь заметила, как тот взялся своими руками за её правую, и что-то стал поворачивать.
Бабушка коротко, но громко вскрикнула, раздался глухой щелчок…
– Можете вставать. Только потихоньку, не торопитесь, и на руку пока не опирайтесь.