Посылка для капитана
Шрифт:
– Второй раз ведь уже, Жень, второй раз никуда не попадаем. Ну, как так можно?
– Прости, так получилось. Я только что из больницы. Дед сейчас умер.
Валя хорошо помнила этого немногословного старика, к которому они с Женькой приехали как-то в гости на майские праздники.
Яков Васильевич Булгаков жил в маленьком, аккуратном домике на окраине рыбацкого поселка. Точнее, поселок был когда-то рыбацким, но рыболовецкий совхоз куда-то сгинул в начале девяностых годов, потом от старого причала ушли в туманную даль два промысловых судна, хотя все поселковые
Молодежь поселка какое-то время жила на пенсию родителей, а когда те перебрались на кладбище, разъехалась по городам в поисках лучшей доли и применения своим талантам, какие у кого были.
Вчерашний рыбацкий поселок стал дачным, поговаривали, что даже какая-то московская семья, включая бабушку с тремя внуками, очень выгодно прикупила просторный дом бывшего председателя бывшего рыболовецкого совхоза.
Дед встретил гостей радушно. Быстренько пожарил свежей рыбки, которая у него, по словам Женьки, не переводилась круглый год, на то оно и море, знай не ленись. Выставил на стол бутыль вишневой наливки.
После обеда поводил молодежь по маленькому, ухоженному саду, похвалился свежими саженцами, которые удачно, не в пример прошлого года, прижились и хорошо пошли в рост, обещая со временем давать хороший урожай.
Валя стеснялась спросить Якова Васильевича кем он был раньше, где работал до того как стал пенсионером и поселился в этом уютном, хотя и продуваемым всеми ветрами месте.
Иногда вопрос был готов сорваться с губ, но подмечая, как лицо хозяина маленького дома может чуть ли не ежеминутно меняться от добродушно благостного до сурового, словно высеченного из гранита, с характерно подчеркнутыми скулами и линией носа, Валентина резко отметала свое желание спрашивать о чем-либо вообще.
Она переадресовала свой вопрос Женьке, когда вечером они возвращались в город не небольшом утлом катерке, который каким-то чудом еще продолжал выступать в роли общественного транспорта, связывающего город с давно умершим рыболовецким совхозом.
– Дед у меня крутой! – ответил Женька. – В СМЕРШЕ служил в войну.
– А что такое СМЕРШ? Слышать что-то слышала, а вот подробностей не знаю.
– Это сокращенное от СМЕРТЬ ШПИОНАМ, обычная контрразведка, точнее специальное подразделение контрразведки, созданное во время войны, тогда ведь столько мрази к нам лезло – и диверсанты и провокаторы, ну, и шпионы, конечно. Вот дед их и отлавливал.
Сегодняшнее сообщение Женьки о смерти Якова Васильевича просто ошарашило Валю.
Не то, чтобы она считала его еще достаточно молодым и крепким, жить бы да жить, но ей показалось, что осталась за ним какая-то недосказанность, как незаконченное важное дело какое-то, словно Женькин дед уже почти был готов сказать ей одной что-то очень важное, но смерть не дала ему этого сделать.
Как выяснилось, сегодня дед с Женькой шли по берегу в сторону города. Просто шли, разговаривая о чем-то. Внезапно деду стало плохо, сначала он сел на
Шоссе в этом месте где-то в полукилометре от берега. Внук взвалил деда на спину и потащил туда, где изредка проезжали машины. Пару раз падал, цепляясь за какую-то арматуру, старые ржавые трубы, торчащие из земли так, что обойти их было просто невозможно.
Четыре легковушки пролетели, даже не притормозив возле парня с лежащим на пыльной обочине стариком. Лишь крепкий, загорелый дальнобойщик с московскими номерами втащил старика в высокую большую кабину, а следом вскочил Женька. Сидевшая в машине ярко накрашенная девица в коротких шортах и полурастегнутой блузке, из которой почти вываливалась налитая загорелая грудь, стала подсказывать Женьке, как найти пульс, но парень и без нее знал, как это делать, как знал и то, что дед уже мертв.
Еще утром Яков Васильевич словно почувствовал, что часы его сочтены, и, собрав последние силы, оделся в добротный военного кроя костюм, натянул старые, но хорошо начищенные яловые сапоги.
Женька уже стоял у калитки. Он знал, что его скоро будет ждать Валя, но отказать деду он не мог, к тому же Женька был уверен, что успеет добраться до города к назначенному часу встречи у Дома офицеров.
Дед шел медленно, словно наощупь, как слепой. Казалось, он сверяется с какими-то ему одному известному приметами, чтобы не сбиться с пути.
Женька уже начал посматривать на часы, как вдруг дед остановился.
– Это здесь.
ОН показал на небольшую песчаную отмель в ста метрах от берега.
– Ты это о чем?
Женька считал, что знает деда достаточно хорошо, и если тот немногословно ронял куцую, и, в то же время, достаточно емкую, всё за себя говорящую фразу, типа только что прозвучавшей "это здесь", то это могла значить лишь одно – сейчас должен последовать продолжительный рассказ, который, наконец-то, дождался своего часа.
Дед был немногословен.
Женька даже удивился, когда приехавшая с ним в гости к деду Валентина, была одарена нескончаемыми разговорами, шутками, анекдотами, которые сыпались из Якова Васильевича, словно из рога изобилия.
Похоже, Валя ему просто понравилась.
Дед овдовел еще в войну. Женька любил рассматривать в старом семейном альбоме, пропахнувшем высохшими между страницами полевыми цветами, и чуть уловимыми духами, фотографию молодой, красивой женщины – дедовой жены, хотя какой он был тогда дед?
Женькин отец не любил рассказывать сыну про бабушку, была там какая-то недосказанность между отцом и дедом, тайна какая-то. На вопрос сына, что случилось с бабушкой, отец всегда уклончиво отвечал, что утонула в море, несчастный случай, а когда, став взрослей, Женька поинтересовался, где похоронена его бабушка, отец как-то резко ушел в сторону от вопроса и переменил тему.
А задавать тот же вопрос деду Женька просто не решился, то ли думал, что ему будет неприятным такое воспоминание о жене, то ли какая-то врожденная деликатность ему помешала, но вопрос так и остался открытым.