Потерянные души Уиллоубрука
Шрифт:
— Эй! — надрывалась Сейдж. — Есть там кто-нибудь? Никто не отозвался.
Она снова заколотила в дверь, сосредоточившись на движущейся панели в центре. Ничего. Стоя в темноте — ей казалось, что стены вокруг покачиваются, но уверенности не было, — Сейдж попыталась рассуждать логически. Оставить ее в яме навсегда они не могут. Эдди уже наверняка успел показать доктору Болдуину тело ее сестры, и тот сообразил, что все это время Сейдж говорила правду. Он придет в яму, освободит ее и, конечно, рассыплется в извинениях. Но может оказаться, что Эдди был прав и доктору Болдуину будет легче оставить ее, Сейдж, взаперти в
Нет. Так думать нельзя. Эдди этого не допустит. Если доктор Болдуин попытается скрыть убийство Розмари, Эдди позовет полицию, которая потребует освободить Сейдж и найти убийцу. И тогда наконец этот кошмар закончится. Она тоже не позволит доктору Болдуину выйти сухим из воды. Неважно, сколько ее продержат в яме, она вытерпит и выживет. А потом как-нибудь — с помощью Эдди или без нее — сбежит и найдет того, кто убил Розмари.
Она снова села на холодный пол. Прислонившись к мягкой стене, представила, как открывается дверь, входят Эдди и доктор Болдуин и освобождают ее, а Уэйн, Марла и медсестра Вик смотрят с благоговейным ужасом и недоверием.
Спустя, казалось, целую вечность раздвижная панель в центре двери громыхнула, и сквозь нее пробрался тонкий луч света. Сейдж поморщилась от пронзительного скрежета металла о металл, с которым панель отъехала вверх, и заморгала от проникающего из коридора слепящего света. Затем в проеме появилось наштукатуренное лицо сестры Вик; ее черные брови и красные губы напоминали крупный план в мультфильме.
— Проснулась? — спросила она.
— Да, — ответила Сейдж. — Давно я здесь?
— Со вчерашнего утра.
— А теперь который час?
— Шесть вечера.
Сейдж похолодела, потрясенная и удрученная тем, что уже так давно здесь. Почему ее до сих пор не освободили? Чего они тянут? Этому должно быть разумное объяснение. Может, они ждут, когда выветрится лекарство, чтобы она могла выйти на своих двоих?
— Вы пришли, чтобы выпустить меня отсюда?
— Нет, — ответила сестра Вик. — Распоряжение врача. Ты останешься здесь, пока доктор Болдуин не сможет поговорить с тобой. Потом он решит, что делать.
— А когда это будет?
— Не знаю.
— Но мне нужно поговорить с ним прямо сейчас. Это срочно.
— Прости, ничем помочь не могу. Он уже уехал домой.
От страха у Сейдж засосало под ложечкой.
— В смысле уехал? Как он мог?
— Точно так же, как делает это каждый день в пять часов.
Садится в машину и едет домой.
— Но как же моя сестра? Как же ее тело?
Складка между нарисованных бровей сестры Вик сделалась глубже.
— Вот только не заводи опять свою бодягу.
— Это не бодяга, а правда! — Сейдж едва сдерживала панику. Почему сестра Вик не верит в убийство Розмари? Почему Уиллоубрук не кишит полицейскими? — А где Эдди? Я могу с ним поговорить?
— Не можешь. И в шестом блоке его некоторое время тоже не увидишь.
— Почему?
— А нечего ему было путаться с тобой. Нехорошо это.
— Мы не… — Сейдж прижала ладони ко лбу; тревога и разочарование мешали
— Ну-ну.
Сейдж попыталась собраться с мыслями. Мнение сестры Вик об их отношениях с Эдди волновало ее сейчас меньше всего.
— Доктор Болдуин уже вызвал полицию?
— Не смеши. Копы ничего не смогут поделать насчет тех репортеров. Они были здесь всего несколько минут, напортачить не успели и ничего не прихватили. Я знаю, ты расстроилась, когда они вчера вломились, но зачем же было бежать. Они бы здесь никого не обидели. Им просто хотелось собрать материал. — По ее лицу пробежала тревога. — Думаю, они получили больше, чем рассчитывали, — сказала она скорее себе, чем Сейдж.
Сейдж чуть не взвыла.
— Я не о репортерах! — закричала она. — Я о Розмари. Доктор Болдуин сообщил в полицию насчет нее?
— О господи. Ну хватит уже. Я просто зашла посмотреть, очухалась ли ты. Но, похоже, тебе нужен еще укольчик.
— Нет, вы не понимаете, — возразила Сейдж. — Я бежала не от репортеров. Мы с Эдди… мы… когда пришли эти, с телевидения, мы спустились в туннели, потому что Эдди хотел помочь мне сбежать. Но мы нашли Розмари и… в смысле нашли ее тело. Она умерла. Ее убили.
— Ой, да все я прекрасно понимаю. Тебе просто привиделось, потому что тут всех колдобило из-за проклятых репортеров, включая меня. Никто не понимал, что происходит Некоторые решили, что их куда-то уводят. Одну девчонку пришлось отправить в больницу: ей показалось, что прожектор — это Иисус, который явился за ней, чтобы забрать на Небеса; она бросилась к нему, споткнулась и сломала руку, раз — и всё. — Сестра Вик щелкнула пальцами у себя перед носом.
— Вы не слушаете, — сказала Сейдж. — Я пыталась сбежать. Не верите — позвоните доктору Болдуину. Эдди собирался показать ему тело моей сестры и все выложить!
— Угу. Это ты доктору Болдуину завтра расскажешь. А пока что я велю Уэйну принести тебе поесть. — Она начала опускать панель.
— Нет! — вскрикнула Сейдж, яростно тряся головой. — Только не Уэйн. Прошу вас, кто угодно, только не он. Он собирался изнасиловать меня в дневном зале, но Эдди ему помешал. Я говорила вам, что он занимался сексом с Розмари. Теперь у него секс с Нормой. Он водит ее в потайную комнату за кладовкой в конце коридора. Не удивлюсь, если именно он и убил Розмари.
— Повторяю, — твердо ответила сестра Вик, — об этом говори с доктором Болдуином, не со мной. Но если тебе будет легче, я сама принесу еду. — Не успела Сейдж ответить, как сестра Вик задвинула панель и ушла, оставив узницу тонуть в океане одиночества и мрака.
Глава четырнадцатая
Если не считать штабелей черных картотечных шкафов, маленького телевизора на металлической стойке, громоздкого письменного стола с капитанским креслом и двух складных стульев, обстановка в кабинете доктора Болдуина была скудной и спартанской. Никаких украшений на беленых стенах, никаких семейных фотографий или картин, никаких духоподъемных плакатов или дипломов в рамке. Старые механические часы показывали 5:15, но утра или вечера, Сейдж сказать не могла. В жутком тесном мирке Уиллоубрука все это не имело значения. Минуты, часы, дни и недели слились в один непрерывный кошмар. Снаружи на стекло единственного окна давила тьма.