Потоп
Шрифт:
— Паны живут.
— Как их зовут?
— Этого мне нельзя сказать.
— Вижу я, мужик, что быть тебе битым!
— Да что ж, сударь, — ответил смолокур, — ежели я вам и совру, почем вы узнаете?
— Это правда. А много их, панов-то?
— Один старый пан, двое молодых и двое слуг.
— Как так? Разве они шляхта?
— Должно, шляхта…
— И здесь живут?
— Когда здесь, когда бог знает где.
— А лошади откуда?
— Паны навели, не знаю откуда.
— Говори правду: не разбоем промышляют твои
— Да нешто я знаю, сударь. Коней уводят, а у кого — не мое дело.
Они подошли к сараю, откуда слышалось ржанье лошадей, и вошли внутрь.
— Свети! — приказал Сорока.
Мужик поднял фонарь и стал освещать лошадей, стоявших в ряд у стены. Сорока осмотрел их глазами знатока, покачивал головой, прищелкивал языком и сказал:
— А с лошадьми что делают?
— Случается, приведут штук десять — двенадцать и погонят, а куда — тоже не знаю.
— Покойный пан Зенд остался бы доволен. Есть польские, московские, вот немецкая кобыла. Хорошие кони… А чем вы их кормите?
— Что ж, лгать не буду, весной я засеял овсом две полянки.
— Твои паны сами весной коней привели?
— Нет, прислали слугу!
— А ты чей, ихний?
— Был ихний, пока они на войну не ушли.
— На какую войну?
— Да нешто я знаю, сударь? Ушли далеко, еще в прошлом году, а вернулись летом.
— А теперь ты чей?
— Это леса королевские.
— Кто тебя посадил на смолокурне?
— Королевский лесничий, он моим панам родня. Он с ними и лошадей приводил, да только как-то раз уехал с ними и больше не вернулся.
— А гостей у панов тут не бывало?
— Сюда никто не попадет, болота вокруг, только один проход сюда и есть. Дивлюсь я, сударь, что вы сюда попали. Кто не попадет, того болото затянет.
Сорока хотел было ответить, что и лес этот, и этот проход он хорошо знает, но после минутного раздумья решил промолчать и спросил вместо этого:
— А леса тут большие?
Мужик не понял вопроса.
— Ась?
— Далеко ли идут леса?
— Ну разве их пройдешь? Один кончится, другой начнется. Бог весть, где им конец! Я там не был.
— Ладно, — сказал Сорока.
И велел мужику идти назад, а сам пошел к избе.
По дороге он раздумывал, как ему поступить, и колебался. Ему хотелось воспользоваться отсутствием хозяев, взять лошадей и удрать. Добыча была ценная, и лошади пришлись по сердцу старому солдату, но через минуту он поборол искушение. Взять легко, но что потом делать?
Вокруг болота, один проход только — как попасть на него? Случай помог однажды, другой раз такого случая может и не быть. Идти по следу лошадиных копыт нет смысла, ведь у здешних хозяев могло хватить ума нарочно провести ложный след прямо к трясинам. Сорока хорошо знал обычаи людей, которые живут конокрадством и разбоем.
Он долго раздумывал, наконец ударил себя ладонью в лоб.
— Что я за дурак! — пробормотал он. — Возьму мужика на веревку и велю ему вывести нас на дорогу.
И
— На дорогу? А там князь и погоня. Пятнадцать лошадей потерять! — пробормотал старый пройдоха с такой грустью, точно он этих лошадей сам вырастил. — Не иначе как кончилось наше счастье. Надо сидеть в избе, пока пан Кмициц не выздоровеет, сидеть, не глядя на то, позволят ли хозяева или нет… А что потом делать, над этим пусть уж сам полковник голову себе поломает.
Раздумывая так, он вернулся в избу. Караульные стояли у дверей, и хотя видели издали фонарь, мигавший в темноте, тот самый, с которым вышел смолокур и Сорока, но, прежде чем впустить их в избу, заставили их откликнуться. Сорока отдал приказ, чтобы караульные сменились в полночь, а сам лег на настилку рядом с Кмицицем.
В избе было тихо, только сверчки пели обычную песню, в соседней комнате скреблись мыши, больной по временам просыпался в лихорадочном бреду, и Сорока слышал тогда его бессвязные слова:
— Ваше величество, простите!.. Они изменники!.. Я раскрою все их тайны!.. Речь Посполитая — красное сукно!.. Хорошо, князь, вы у меня в руках. Держи!! Ваше величество! Сюда! Там измена!!
Сорока подымался со своей постели и слушал, но больной, вскрикнув раз, другой, засыпал снова и потом опять просыпался и кричал:
— Оленька! Оленька! Не сердись!
Только около полуночи он заснул совершенно спокойно, и Сорока тоже начал дремать, но его разбудил вдруг стук в дверь. Солдат тотчас вскочил на ноги и выбежал из избы.
— Что такое? — спросил он.
— Пан вахмистр, смолокур убежал.
— Сто чертей! Он сюда разбойников приведет! Кто смотрел за ним?
— Белоус!
— Я пошел с ним лошадей поить, — говорил Белоус, оправдываясь, — велел ему ведро вытаскивать, а сам лошадей держал.
— Ну, и в колодец прыгнул?
— Нет, пан вахмистр, он пропал не то между бревен, которых много у колодца, не то в ямах. Я бросил лошадей — хоть и разбегутся там, так другие есть — да за ним и попал в яму. Ночь, темнота… Этот черт местность знает, так и пропал. Чтоб его зараза!
— Приведет сюда этих чертей, приведет. Разрази его гром! Вахмистр помолчал и сказал потом:
— Ну, придется просидеть до утра, ложиться нельзя. Того и гляди, подъедут. И, в пример другим, он сел на пороге избы с мушкетом в руке, солдаты сели вокруг него, разговаривая друг с другом тихо или напевая вполголоса, и все время прислушивались, не раздастся ли среди ночных отголосков леса топот и фырканье лошадей.
Ночь была погожая и лунная, но шумная. В глубинах леса кипела жизнь. Была пора течки, и пуща гремела вокруг грозным ревом оленей, и рев этот, короткий, хриплый, полный гнева и бешенства, отдавался во всех частях леса, в глубине и поблизости, иногда тут же, рядом, в нескольких десятках шагов от избы.