Потоп
Шрифт:
— Еду в местности, занятые конфедератами, и не дальше как вчера мне рассказывали, что по этой дороге на днях проходил конфедератский полк. В Пильвишках они порядком потрепали людей Золотаренки; недаром ими командует знаменитый рыцарь.
— Кто же это?
— Пан Володыевский, а с ним Мирский, Оскерко и двое Скшетуских: один из них — тот самый, жену которого вы хотели осаждать в Тыкоцине. Все они восстали против князя, а жаль — это прекрасные солдаты. Что делать? Есть еще в этой Речи Посполитой такие дураки, которые не хотят тащить
— В дураках нигде недохвата не бывает, особенно в этой стране! — ответил князь. — Вот вам письма, а кроме того, при свидании со шведским королем скажите ему по секрету, что я такой же его сторонник, как и гетман, и лишь до поры до времени должен играть комедию…
— Каждому приходится это делать, — заметил Кмициц, — особенно тем, кто хочет чего-нибудь добиться.
— Ну так устройте все хорошенько, молодой человек, а в награде я уж не дам себя перещеголять воеводе виленскому.
— Если вы так милостивы, то я попрошу награду вперед!
— Вот как. Гетман, верно, не очень щедро снабдил вас на дорогу!
— Сохрани меня бог просить денег; я не хотел их брать от гетмана, не возьму и от вас. До сих пор я довольствовался своим и никогда себе не изменю.
Князь Богуслав взглянул с удивлением на молодого рыцаря.
— Я вижу, что Кмицицы не принадлежат к числу тех, которые любят заглядывать в чужой карман! Так в чем же дело, пан кавалер?
— Вот в чем, ваше сиятельство. Не подумав хорошенько, я с собой взял очень ценную лошадь, чтобы было чем похвастать перед шведами. Смело могу сказать, что лучшую трудно найти в кейданских конюшнях. А теперь я боюсь, как бы от таких долгих переездов она не испортилась или не попала в руки неприятеля, хотя бы того же Володыевского, который на меня очень зол. Поэтому я решился просить ваше сиятельство подержать ее у себя, пока мне не представится возможность взять ее обратно.
— Так лучше продайте ее мне!
— Для меня это было бы то же самое, что продать лучшего друга. Она не раз уже выносила меня из опасностей, ибо в числе других достоинств она имеет еще обыкновение кусать во время битвы врагов.
— Да не может быть? — спросил заинтересованный этим рассказом князь.
— Если бы я был уверен, что вы не рассердитесь, то держал бы с вами пари, что такой вы не найдете и в ваших конюшнях!
— И я бы не отказался, не будь то, что теперь не время для спорта. С удовольствием ее сохраню, но все же предпочел бы купить. А где же это чудо находится?
— Там, около ворот. Вы изволили справедливо назвать эту лошадь чудом; сам султан может позавидовать ее обладателю.
— Пойдем посмотрим!
— К услугам вашего сиятельства. Князь взял шляпу, и они вышли.
У ворот люди Кмицица держали двух оседланных лошадей, одна из них была действительно очень породистая, черная, как вороново крыло, с белой стрелкой на лбу и белым пятнышком на задней ноге, завидев своего хозяина, она заржала.
— Это она! Угадываю! —
— Проведите ее! — крикнул Кмициц. — Или нет! Лучше я сам сяду!
Солдаты подвели лошадь, и Кмициц стал объезжать ее около ворот. Под умелым всадником лошадь показалась вдвое прекраснее. Грива ее развевалась, выпуклые глаза горели, а из ноздрей, казалось, вырывался огонь. Кмициц делал крутые повороты, изменял аллюр, наконец, подъехал к князю так близко, что ноздри лошади были не дальше, как на шаг расстояния от его лица, и крикнул по-немецки:
— Стой!
Лошадь остановилась как вкопанная.
— Как это говорится: «Глаза и ноги оленя, ход волка, ноздри лося, а грудь девичья!» — сказал Богуслав. — В ней соединены все эти достоинства, да и немецкую команду она понимает.
— Ее объезжал Зенд, он был родом из Курляндии.
— А быстро бежит?
— Ветер ее не догонит. Татарин от нее не уйдет.
— Должно быть, этот немец был мастер своего дела, лошадь прекрасно выезжена.
— Она так выезжена, что во время галопа вы можете отпустить поводья, и она не выдвинется ни на вершок из строя. Если вы хотите попробовать и если она на расстоянии двух верст выдвинется хоть на полголовы, я ее даром вам отдам.
— Ну это было бы действительно чудо! — заметил князь.
— И кроме того, большое удобство, так как обе руки свободны. Не раз, бывало, я в одной руке держал саблю, в другой пистолет, а лошадь шла сама.
— А если строй поворачивает?
— Тогда повернет и она, не выходя из строя.
— Не может быть! — воскликнул князь. — Этого не сделает ни одна лошадь. Во Франции я видел лошадей королевских мушкетеров. Они все прекрасно дрессированы, но и их нужно вести на уздечке.
— У этой лошади человеческая сметка… Не хотите ли убедиться?
— Пожалуй! — сказал, подумав, князь.
Сам Кмициц подержал лошадь, князь вскочил на седло и стал похлопывать рукой по блестящему крупу.
— Странная вещь, — сказал он, — самые лучшие лошади к осени в лохмах, а эта точно сейчас из воды вышла. А в какую сторону мы поедем?
— По-моему, лучше всего к лесу, около города нам могут помешать телеги.
— Пусть будет так!
— Ровно две версты. Пустите ее вскачь и не держите уздечки… Двое поедут с вами рядом, а я сзади.
— Становитесь! — сказал князь.
Солдаты стали по бокам, а князь между ними.
— Трогай! — скомандовал он. — С места вскачь… Марш!
Строй помчался и через минуту несся уже, как вихрь. Туча пыли скрыла их от глаз придворных и берейторов, которые, собравшись у ворот, с любопытством смотрели на это состязание. Всадники проехали с той же скоростью уже более версты, а княжеский скакун действительно не выдвинулся ни на вершок вперед. Вдруг Кмициц повернулся и, не видя за собой ничего, кроме тучи пыли, крикнул страшным голосом: