Потоп
Шрифт:
И вот через четверть часа Чарнецкий послал на помощь Вонсовичу драгун Любомирского.
Но шведы уже начали обстрел противоположного берега из орудий. Ядра с воем пролетали над головами солдат Вонсовича и драгун, падали на луг и рыли землю, осыпая сражающихся дерном и грязью.
Маркграф баденский, стоя на опушке леса, следил в подзорную трубу за ходом битвы. Время от времени он отнимал ее от глаз и, удивленно поглядывая на свой штаб, говорил:
— Они с ума сошли? Хотят взять мост! Несколько пушек и два или три полка могут его защищать против целой армии.
Но Вонсович все сильнее наступал со своими людьми, а потому и оборона моста стала труднее. Мост становился центром
— Чарнецкий погубит этих людей! — крикнул вдруг маршал коронный. А Витовский, как опытный воин, видя, что дело плохо, весь дрожал от нетерпения, наконец не выдержал и, пришпорив коня, помчался к Чарнецкому, который все это время неизвестно зачем подвигал войска к реке.
— Кровь льется напрасно! — воскликнул он. — Нам не завладеть этим мостом.
— Да я и не думаю его брать! — возразил Чарнецкий.
— Чего же вы хотите, ваша милость? Что нам делать?
— К реке с полками! К реке! Марш на место!
И Чарнецкий так сверкнул глазами, что Витовский, не сказав ни слова, повернул обратно.
Между тем полки подошли к реке на двадцать шагов и расположились длинной линией вдоль берега. Никто решительно из офицеров и солдат не знал, зачем они это делают.
Вдруг Чарнецкий, как молния, появился перед фронтом полков. Лицо его горело огнем, глаза метали искры. Сильный ветер раздувал его бурку, словно огромные крылья, лошадь под ним скакала и взвивалась на дыбы, а он, оставив саблю висеть на темляке, снял с головы шапку и, обращаясь к своей дивизии, крикнул:
— Мосци-панове, неприятель загородился от нас этой рекой и смеется над нами. Он переплыл море, чтобы опозорить нашу отчизну, и думает, что мы для ее защиты не переплывем этой реки!
Тут он бросил свою шапку на землю и, схватив саблю, указал на шумные воды. Он весь был охвачен каким-то пылом, так как даже приподнялся в седле и крикнул еще громче:
— Кому дорог Бог, вера и отчизна — за мной!
И, пришпорив коня, так что скакун, казалось, взвился в воздух, он бросился в реку. Разлетелись брызги, конь и всадник на мгновение скрылись под водой, но вскоре вынырнули.
— За моим паном! — крикнул Михалка, тот самый, который покрыл себя славой под Рудником, и бросился в воду.
— За мной! — крикнул пронзительным голосом Володыевский и был уже в воде.
— Господи Иисусе! — рявкнул Заглоба, поднимая коня к прыжку. Лавина людей и лошадей ринулась в реку, так что вода хлынула на берег.
За ляуданским полком пошел полк Вишневецкого, за ним — полк Витовского, затем Стапковского и, наконец, все остальные. Какое-то безумие охватило людей — и полки плыли вперегонку; крики команды смешивались с криками солдат, река выступила из берегов и вспенилась. Течение стало сносить полки в сторону, но лошади под ударами шпор плыли со стоном и фырканьем, словно несметные стада дельфинов. Они так запрудили реку, что головы лошадей и всадников как будто образовали мост, по которому можно было пройти, не замочив ног, на другой берег.
Чарнецкий переплыл первым, но не успел он отряхнуться, как из воды вынырнул ляуданский полк; каштелян взмахнул буздыганом и крикнул Володыевскому:
— Марш-марш! Бей!
А затем крикнул Шандаровскому и его полку:
— На них!
И он пропускал мимо себя один за другим полки; сам стал во главе последнего полка и, крикнув: «С нами Бог!» — ринулся за всеми.
Два полка рейтар, стоявших в стороне,
Наконец стало ясно, почему Чарнецкий приказал Вонсовичу стараться овладеть мостом, хотя и не думал переходить по нему. Все внимание шведской армии было сосредоточено на этом пункте, и потому никто не задержал и не имел времени задержать переправу вплавь. Все пушки, весь фронт неприятельских войск были обращены к мосту, а теперь, когда три тысячи конницы налетели на них с боков, приходилось изменить расположение и перестроить фронт, чтобы хоть как-нибудь отразить нападение. Поднялась страшная суматоха и замешательство; полки пехоты и конницы наскоро выстраивались фронтом к неприятелю, мешая друг другу, не понимая команды среди общего шума и действуя по своему усмотрению. Все нечеловеческие усилия офицеров были тщетны; тщетно и маркграф двинул стоявшие у леса полки конницы: прежде чем пехота успела воткнуть в землю тупые концы копий, чтобы выставить их против неприятеля, налетел ляуданский полк, как дух смерти, ворвался в самую середину войска, за ним другой, третий, пятый, шестой… И начался Судный день! Дым выстрелов тучей покрыл все поле битвы, а из этой тучи слышались крики, возгласы отчаяния, лязг железа, как в кузнице, залпы мушкетов. Порою мелькали гусарские значки и исчезали в дыму; порою сверкал наконечник полкового знамени, и снова ничего не было видно — и слышался только страшный грохот, точно берега осыпались в воду, точно воды реки проваливались в бездонную пропасть.
Вдруг сбоку послышались новые крики: Вонсович перешел мост и ударил на неприятеля сбоку. Битва не могла уже продолжаться долго. Из туч неприятельского войска начали выделяться и бежать к лесу большие группы людей, беспорядочные, обезумевшие, без шапок, шлемов, без оружия. За ними хлынул вдруг целый поток людей и помчался вихрем. Артиллерия, пехота, конница смешались и бежали в лес, потеряв голову от страха и отчаяния. Одни солдаты кричали благим матом, другие бежали молча, защищая голову руками, иные сбрасывали с себя одежду, а за ними по пятам мчалась лавина польских всадников. То и дело лошади взвивались на дыбы, врывались в самую гущу людей. Никто уж не защищался; поле покрывалось трупами. Рубили без передышки, без милосердия, по всей равнине, на берегу реки, у леса; кое-где лишь отдельные отряды пехоты оказывали последнее, отчаянное сопротивление; пушки замолкли. Битва превращалась в резню.
Вся часть шведской армии, которая бежала к лесу, была изрублена. До леса добежало только несколько эскадронов рейтар, за которыми бросились легкоконные полки. Но в лесу шведов ждали уже мужики, которые, узнав о битве, сбежались изо всех окрестных деревень.
Самая страшная погоня происходила на варшавской дороге, по которой бежали главные силы шведов. Младший маркграф, Адольф, дважды пытался прикрыть отступление и, дважды разбитый, сам, наконец, попал в плен. Отряд его пехоты, состоявший из четырехсот человек французов, бросил оружие; три тысячи отборных солдат, мушкетеров и кавалеристов бежали вплоть до Мнишева. Мушкетеров перерезали в Мнишеве, а конницу погнали к Черску, где она рассеялась по лесам и зарослям. Там их стали искать на следующий день мужики.