Потоп

Сенкевич Генрик

— Поезжайте куда хотите, только без меня; я не флюгер на колокольне, который вертится и днем и ночью и не нуждается ни в пище, ни во сне.

Чарнецкий был так весел, что не только не рассердился, но даже ответил, шутя:

— Вы больше похожи на колокольню, чем на флюгер, тем более что у вас, вижу, ветер под крышей гуляет. А что касается пищи и отдыха, то все этого заслужили!

X

После этой победы Чарнецкий позволил

наконец своим войскам отдохнуть и откормить лошадей, а потом намеревался форсированным маршем снова вернуться под Сандомир, чтобы совсем придушить шведского короля.

Между тем однажды вечером в лагерь прибыл пан Харламп с извещениями от Сапеги. Чарнецкий в это время уехал в Черск на смотр равского ополчения, которое там собиралось; поэтому Харламп отправился прямо на квартиру Володыевского, чтобы у него отдохнуть от долгой дороги.

Друзья радостно приветствовали его, но заметили, что офицер необычайно мрачен. А он сказал:

— О вашей победе мы слышали. Здесь счастье нам улыбнулось, а под Сандомиром отвернулось от нас! Нет уже Карла в ловушке, ушел, к великому стыду литовского войска!

— Да разве это возможно?! — крикнул пан Володыевский, хватаясь за голову.

Оба Скшетуские и Заглоба остановились как вкопанные.

— Как же это было? Говорите скорее, ваць-пане, не то из кожи вылезу!

— Я никак отдышаться не могу! — сказал Харламп. — Ехал я день и ночь, устал. Вот приедет пан Чарнецкий, я все расскажу по порядку; дайте мне немного отдохнуть.

— Значит, Карл ускользнул из ловушки? Я предвидел, что так и будет. Как? Разве вы не помните, что я это предсказывал? Ковальский свидетель!

— Дядя предсказывал! — сказал Рох.

— Куда же ушел Карл? — спросил Харлампа Володыевский.

— Пехота отправилась на баржах, а он с конницей ушел к Варшаве.

— Битва была?

— И была и не была! Короче говоря, оставьте меня в покое, я не могу говорить!

— Скажите лишь одно! Сапега совсем разбит?

— Какое разбит! Он преследует короля, но Сапеге никого не догнать!

— Он так же для погони пригоден, как немец для благочестивой жизни! — сказал Заглоба.

— Слава богу, что войска целы! — заметил Володыевский.

— Опростоволосились литвины! — воскликнул Заглоба. — Ничего не поделаешь! Придется опять зашивать дыру в Речи Посполитой!

— Вы на литовское войско не клевещите! — возразил Харламп. — Карл великий воин; и с ним трудно не проиграть. А вы-то не опростоволосились разве под Устьем, под Вельбожем, под Сулеевом и еще в десяти местах? Сам Чарнецкий проиграл битву под Голембом! Как же мог не проиграть и Сапега, тем более что вы его оставили одного, как сироту!

— Да разве мы к Варку плясать ходили? — с негодованием спросил Заглоба.

— Знаю, что

не плясать, а в битву, и Бог дал вам победу. Но кто знает, не лучше ли было бы не ходить. У нас говорят, что польское и литовское войско, каждое в отдельности, может быть разбито, но, когда они вместе, их не одолеют никакие силы адовы!

— Это возможно! — сказал Володыевский. — Но нам нет дела до того, что порешили вожди. Не могло здесь обойтись без вашей вины.

— Должно быть, Сапега накуролесил, я уж его знаю! — сказал Заглоба.

— Этого я не отрицаю! — пробормотал Харламп.

Они умолки и лишь временами угрюмо поглядывали друг на друга, так как им казалось, что счастье опять начинает изменять Речи Посполитой. А ведь еще так недавно они были полны веры и надежды.

Вдруг Володыевский сказал:

— Пан каштелян вернулся! — и вышел из комнаты.

Каштелян действительно вернулся; Володыевский побежал к нему навстречу и закричал издали:

— Мосци-каштелян, шведский король разбил литовское войско и бежал из ловушки! Приехал офицер с письмами от воеводы виленского.

— Давай его сюда! — сказал Чарнецкий. — Где он?

— У меня. Я сейчас его приведу!

Но пана Чарнецкого так взволновало это известие, что он не захотел ждать, сейчас же спрыгнул с седла и вошел в квартиру Володыевского. Увидев его, все вскочили со своих мест, а он едва кивнул им и сказал:

— Пожалуйте письма!

Харламп подал ему запечатанное письмо. Каштелян отошел к окну, так как в комнате было темно, и начал его читать, озабоченно наморщив брови. Время от времени лицо его вспыхивало гневом.

— Каштелян волнуется! — шептал Скшетускому Заглоба. — Посмотри, как у него покраснело лицо; сейчас и шепелявить начнет, что с ним случается всегда, когда он в бешенстве.

В эту минуту Чарнецкий окончил чтение, с минуту крутил свою бороду и думал, наконец проговорил звенящим, неясным голосом:

— Пожалуйте сюда, пан офицер!

— К вашим услугам!

— Говорите правду, — с ударением сказал каштелян, — потому что этот рапорт написан так искусно, что я никак не могу понять, в чем дело… Только… говорите правду: войска рассеяны?

— Ничуть не рассеяны, мосци-каштелян!

— А сколько дней вам нужно, чтобы снова собраться?

Тут Заглоба шепнул Скшетускому:

— Он хочет его на удочку поймать.

Но Харламп без колебания сказал:

— Раз войско не рассеяно, то ему нечего собираться. Правда, что из ополченцев мы недосчитались человек пятисот; когда я уезжал, их не было и между убитыми, но это дело обычное, от этого армия не пострадала, и гетман двинулся в погоню за королем в полном порядке.

— Вы говорите, что не потеряли ни одной пушки?