Потоп

Сенкевич Генрик

— Дядя поднимет шум! — прогремел Рох.

Вдруг из-за двери показалось зверское лицо Акбах-Улана.

— Эффенди, — сказал он Кмицицу, — войска короля видны за Вислой.

Все вскочили со своих мест и выбежали из комнаты. Действительно, прибыл король. Прежде всего пришли татарские полки под предводительством Субагази, но не в таком большом количестве, как ожидали. За ними явились коронные войска, отлично вооруженные и полные воодушевления. К вечеру вся армия перешла по мосту, который только что построил Оскерко. Сапега ждал короля, построив войска в боевом порядке. Коронные полки, перейдя мост, остановились против литовских, так что между ними

оставалось пустое пространство шагов во сто.

Сапега с булавой в руке пешком вышел на это открытое пространство, за ним следовало несколько знатных военных и гражданских сановников. С другой стороны от коронных войск подъехал король на великолепном жеребце, подаренном ему маршалом Любомирским. Он был одет в легкий панцирь голубого цвета, из-под которого был виден черный бархатный кафтан с белым кружевным воротником; на голове его вместо шлема была надета обыкновенная шведская шляпа с черными перьями, на руках боевые рукавицы и на ногах длинные, выше колен, сапоги темно-коричневого цвета.

За ним ехал нунций, архиепископ львовский, епископ каменецкий, ксендз Цецишовский, воевода краковский, воевода русский, барон Лизоля, граф Петтинген, пан Каменецкий, московский посол, пан Гродзицкий, генерал артиллерии, Тизенгауз и много других. Сапега бросился было к королю, чтобы придержать ему стремя, но король легко соскочил с коня, подбежал к Сапеге и, не говоря ни слова, обнял его.

И долго держал он его в объятиях на глазах у обоих войск; он молчал, только слезы катились у него по лицу, так как в эту минуту он прижимал к своей груди самого верного своего слугу, который хотя и не мог равняться с Другими одаренностью и часто делал ошибки, но честностью превосходил всех магнатов Речи Посполитой, был непоколебим в своей верности, пожертвовал для отчизны всем своим состоянием и с начала войны собственной своей грудью защищал монарха и отчизну.

Литвины, которые думали прежде, что король сделает выговор или, по крайней мере, холодно встретит Сапегу, за то, что он выпустил Карла из ловушки под Сандомиром и сделал оплошность под Варшавой, при виде такой сердечной доброты короля, приветствовали его восторженными криками. Им ответили громовые крики в коронных войсках, покрывшие собой треск барабанов и грохот салютов.

— Vivat Ян Казимир!

— Vivat коронные!

— Vivat литвины!

Так встретили друг друга войска под Варшавой. Дрожали ее стены, дрожали за стенами шведы.

— Разревусь, видит Бог, разревусь! — кричал взволнованный Заглоба. — Не выдержу! Вот он, государь наш, отец (мосци-панове, я уже плачу!), отец… Наш король, недавно всеми покинутый, изгнанник, а теперь… теперь… смотрите, ведь тут сто тысяч сабель наготове! О Боже милосердный… Я не могу от слез… Вчера он был скитальцем, а сегодня… у императора австрийского нет таких войск.

Тут слезы ручьем полились по его лицу, он начал всхлипывать и вдруг, обратившись к Роху, сказал:

— Тише ты! Чего ревешь?

— А разве вы, дядя, не ревете? — спросил Рох.

— Правда, ей-богу, правда… Я краснел, мосци-панове, за Речь Посполитую. Но теперь я не променяю ее ни какой другой народ… Сто тысяч сабель… Пусть другие покажут что-нибудь подобное!.. Слава богу, мы опомнились! Опомнились!

Пан Заглоба ошибся ненамного: под Варшавой действительно стояло около семидесяти тысяч войска, не считая вооруженной челяди, которая, в случае надобности, тоже сражалась и несметные полчища которой всегда тащились за каждым войском.

После приветствий и беглого осмотра войск, король поблагодарил сапежинцев

за верную службу и уехал в Уяздов [60] , а войска стали занимать назначенные им позиции. Некоторые полки остались в Праге, другие расположились вокруг города. Громадный обоз переправлялся через Вислу до самого полудня.

На следующий день вся окрестность забелела, словно снегом, палатками. На ближайших лугах ржали несметные стада лошадей. За войском пришли армянские, еврейские и татарские купцы; на равнине вырос другой город, еще более обширный и шумный, чем осажденный.

60

Королевский замок близ Варшавы.

Шведы, испуганные численностью польских королевских войск, не делали никаких вылазок, так что начальник артиллерии, Гродзицкий, мог спокойно объезжать город и составлять план осады.

На другой день челядь по его указаниям стала воздвигать шанцы, на которые втаскивали пока легкие орудия, так как тяжелые должны были подойти спустя несколько недель.

Король Ян Казимир послал Виттенбергу предложение сдать город и сложить оружие на очень легких условиях, которые возбудили большое неудовольствие во всем войске, когда о них узнали. Возбуждал это неудовольствие, главным образом, пан Заглоба, который питал особенную ненависть к этому шведскому генералу.

Виттенберг, как легко можно было предвидеть, отверг все предложения короля и решил защищаться до последней капли крови и скорее похоронить себя под развалинами города, чем сдать его в руки короля. Огромное количество осаждающих войск не пугало его, он знал, что это скорее мешает, чем помогает осаде. Кроме того, ему уже донесли, что в королевском лагере нет ни одного осадного орудия, а у шведов их было слишком достаточно, как и пороха.

Можно было предвидеть, что они будут защищаться отчаянно. Варшава служила им до сих пор складом добычи. Все несметные богатства, награбленные в замках, костелах и городах Речи Посполитой, свозились сначала в Варшаву, а оттуда перевозились речным путем в Пруссию и затем в Швецию. А в последнее время, когда восстала вся страна, в замках, защищаемых лишь небольшими гарнизонами, прятать добычу было рискованно, и ее приходилось отвозить в Варшаву. Шведский солдат скорее готов был жертвовать жизнью, чем добычей. Бедный народ, добравшись до сокровищ богатой страны, так разлакомился, что мир не видел более хищных грабителей. Сам король славился жадностью, генералы следовали его примеру, а всех превосходил Виттенберг. Когда дело касалось наживы, офицеров не могла удержать ни рыцарская честь, ни их чины. Они брали, выжимали, грабили все, что было возможно. В самой Варшаве полковники продавали своим солдатам табак и водку, чтобы их жалованьем набить свои карманы.

Кроме того, они должны были защищаться особенно яростно, потому что в Варшаве находились лучшие офицеры; там был Виттенберг, который первым вступил в пределы Речи Посполитой и довел ее до падения под Устьем; был канцлер Оксенстьерн, известнейший в мире дипломат, которого за честность уважали даже враги и которого называли Минервой короля, так как король постоянно слушался его советов при ведении переговоров; были генералы — Врангель-младший, Горн, Эрскин, второй Левенгаупт и много высокопоставленных шведских дам, которые приехали в эту страну за своими мужьями, как в новую шведскую провинцию. Значит, шведам было что защищать.