Потоп

Сенкевич Генрик

Гродзицкий пришпорил лошадь и помчался к шанцам. Через минуту загрохотали орудия по всей линии, а немного погодя свежий отряд мазурской пехоты вышел из окопов и бегом двинулся к «кротовой норе».

Король все стоял и смотрел. Наконец он крикнул:

— Следовало бы сменить Бабинича. Кто из вас, мосци-панове, согласится это сделать?

Наступила минута молчания, так как ни Скшетуских, ни Володыевского не было возле короля.

— Я! — отозвался вдруг пан Топор-Грылевский, офицер легкоконного полка имени примаса.

— Я! — повторил Тизенгауз.

— Я!

Я! Я! — отозвалось еще несколько голосов.

— Отправится тот, кто первый вызвался, — сказал король.

Топор-Грылевский перекрестился, приложил флягу ко рту и побежал. Король все стоял и смотрел на облака дыма, которые застилали форт, поднимаясь над ним все выше, подобно мосту, до самых стен. Так как форт лежал ближе к Висле и городские стены возвышались над ним, то огонь был убийственный.

Между тем грохот орудий стал слабеть, хотя гранаты все еще продолжали летать и раздавались залпы ружейного огня, точно целые тысячи мужиков молотили на гумне.

— Видно, опять в атаку идут! — сказал Тизенгауз. — Если бы было меньше дыму, мы могли бы видеть пехоту…

— Подъедем ближе! — сказал король, пришпоривая лошадь.

За ними тронулись другие, и, подвигаясь по берегу Вислы, они подъехали почти к самому Сольцу. Так как шведы зимою вырубили дворцовые и монастырские сады, то они легко убедились даже без подзорных труб, что шведы снова бросились в атаку.

— Я предпочел бы лучше потерять эту позицию, — сказал король, — чем чтобы Бабинич там погиб!

— Бог сохранит его, — ответил ксендз Цецишовский.

— И пан Гродзицкий пошлет подкрепление, — прибавил Тизенгауз.

Дальнейший разговор прервало появление какого-то всадника, который во весь опор мчался со стороны-города. Тизенгауз, обладавший таким превосходным зрением, что невооруженным глазом видел лучше, чем другие в подзорную трубу, тотчас узнал его и, схватившись за голову, воскликнул:

— Грылевский возвращается. Вероятно, Бабинич убит и форт взят!

Король закрыл глаза руками, между тем Грылевский подскакал, осадил коня и, еле переводя дух, сказал:

— Ваше величество.

— Что? Убит? — спросил король.

— Пан Бабинич говорит, что ему там хорошо, и не желает смены, просит только прислать им есть, так как они с утра ничего не ели.

— Значит, жив? — крикнул король.

— Говорит, что ему хорошо! — повторил Грылевский.

— Вот молодец!

— Вот солдат! — раздались голоса. Король сказал Грылевскому:

— Нужно было во всяком случае остаться и сменить его. Не стыдно ли вам возвращаться? Струсили, что ли? Лучше было не браться!

— Ваше величество, — ответил Грылевский, — со всяким, кто меня назовет трусом, я могу сосчитаться с саблей в руках, но перед вашим величеством я должен оправдаться. Я был в самой «норе», на что отважился бы не всякий, но Бабинич еще разозлился на меня за мое предложение. «Убирайтесь вы к черту, говорит. Я здесь работаю, из кожи лезу вон, и мне некогда болтовней заниматься, а славой я ни с кем делиться не хочу. Мне здесь хорошо, говорит, и я останусь, а вас велю вывести за

вал! Чтоб вас черти взяли, говорит, есть нам хочется, а тут вместо пищи командира присылают!» Что мне оставалось делать, ваше величество, как не вернуться? Я и злости его не удивляюсь, у них руки устали от работы.

— Ну как? — спросил король. — Удержится он?

— Такой головорез? Да где же он не удержится? Я забыл сказать, что, когда я уходил, он мне крикнул вдогонку: «Целую неделю просижу, только присылайте нам есть!»

— Да можно ли там усидеть?

— Там, ваше величество, настоящий Судный день. Гранаты летят за гранатами, осколки, как ведьмы, свистят в уши, вся земля изрыта, от дыма говорить нельзя. Ядра взрывают землю, каждую минуту приходится отряхиваться. Много убитых, но те, что оставались в живых, лежат в траншеях и сделали над головой небольшие навесы из кольев, укрепив их землей. Шведы очень старательно укрепили редут, а теперь он служит против них же. При мне подоспела пехота Гродзицкого, и они снова дерутся.

— Если нам нельзя взять стены, пока не пробита брешь, — сказал король, — то мы сегодня еще ударим по краковским дворцам, это отвлечет внимание!

— Но и дворцы укреплены почти как крепости, — заметил Тизенгауз.

— Но им не пришлют помощи из города, так как все внимание обращено на Бабинича, — ответил король. — И так это и будет, увидите! Сейчас прикажу начать штурм, только перекрещу Бабинича.

С этими словами король взял из рук ксендза Цецишовского золотой крест, с частицами древ честного креста, высоко поднял его над головой и осенил крестным знамением далекий форт, покрытый дымом и огнем, и сказал:

— Боже Авраама, Исаака и Иакова, сжалься над народом твоим и пошли помощь погибающим! Аминь! Аминь! Аминь!

XIII

Начался кровавый штурм со стороны Нового Света к Краковскому предместью, не особенно удачный, но все-таки отвлекший внимание шведов от форта, который защищал Кмициц, и давший его людям возможность отдохнуть. Поляки подвинулись ко дворцу Казимира, но не могли удержать этой позиции.

С другой стороны штурмовали дворцы Даниловича и дом гданьского посольства, но также безуспешно. В этом штурме пало несколько сот человек. Одно лишь утешало короля: он видел, что даже ополченцы с великим мужеством и самопожертвованием рвутся на стены и что после нескольких неудачных попыток взять город войско не только не пало духом, но было уверено в победе.

Самым счастливым событием этих дней было прибытие Яна Замойского и Чарнецкого. Первый из них привел с собой прекрасную пехоту и тяжелые орудия из Замостья, каких не было у шведов. Другой, окружив частью литовских войск и полесского ополчения армию Дугласа, прибыл в Варшаву, чтобы принять участие в генеральном штурме.

На форту, взятом Кмицицем, были поставлены большие орудия, из которых сейчас же стали обстреливать стены и ворота и заставили замолчать пушки шведов. Тогда генерал Гродзицкий занял форт, а Кмициц вернулся к своим татарам.