Потоп

Сенкевич Генрик

— Но они разорят мое имение!

— Речь Посполитая вас вознаградит.

— Пан Михал, — сказал вдруг Заглоба, — я побегу сейчас посмотреть, нет ли при этом несчастном каких-нибудь гетманских писем? Помните, что я нашел у Роха Ковальского?

— Ну так садитесь на коня! Не то запоздаете, и бумаги запачкаются кровью! Я нарочно велел вывести его за деревню, чтобы не испугать панну выстрелами, иные панны очень чувствительны…

Заглоба вышел, и в ту же минуту раздался топот лошадиных копыт; Володыевский обратился к мечнику:

— А что делает ваша родственница?

— Должно

быть, молится за того, кто сейчас предстанет перед Богом.

— Пусть Господь пошлет ему вечный покой! — сказал Ян Скшетуский. — Если бы он служил Радзивиллу не по доброй воле, я бы первый за него заступился, но если он не захотел стать на защиту отчизны, то он мог хоть не продавать своей души гетману.

— Верно! — ответил Володыевский.

— Он виновен и заслуживает того, что с ним случилось! — сказал Станислав Скшетуский. — Но я предпочел бы все же, чтобы на его месте был Радзивилл или Опалинский… Ох, Опалинский!

— Насколько он виноват, — вмешался Оскерко, — вы можете судить из того, что эта панна, женихом которой он был, не нашла ни слова в его защиту! Я видел, как она мучилась, но молчала, — как же можно заступаться за изменника?!

— А любила она его когда-то всей душой, знаю я это, — сказал мечник. — Позвольте мне, Панове, пойти посмотреть, что с нею; это для нее тяжкое испытание.

— И собирайтесь поскорее в дорогу, ваць-панове! — сказал маленький рыцарь. — Мы дадим лишь немного отдохнуть лошадям и едем дальше. Отсюда слишком близко до Кейдан, а Радзивилл должен был туда вернуться.

— Хорошо! — сказал шляхтич. И вышел из комнаты.

В ту же минуту раздался пронзительный крик. Рыцари бросились на крик, не понимая, что случилось; бежала прислуга со свечами, и все увидели мечника, поднимавшего молодую девушку, которую он нашел лежащей без чувств на полу.

Володыевский подбежал к нему на помощь, и они положили ее без признаков жизни на диван. Прибежала старая ключница с разными лекарствами и стала приводить ее в чувство. Наконец панна открыла глаза.

— Вам не место здесь, Панове! — сказала старая ключница. — Мы и без вас обойдемся!

Мечник вывел гостей.

— Я предпочел бы, чтобы всего этого не было, — сказал он. — Вы могли бы взять с собой этого несчастного и расправиться с ним по дороге, а не у меня! Как же теперь ехать, когда девушка еле жива? Ведь она может захворать!

— Свершилось, — сказал Володыевский. — Мы посадим панну в коляску. Бежать вам все-таки нужно, месть Радзивилла никого не щадит.

— А может быть, панна скоро оправится, — заметил Ян Скшетуский.

— Коляска удобна и запряжена, Кмициц ее привез с собою, — сказал Володыевский. — Идите же, пан мечник, и скажите вашей панне, пусть она соберется с силами, поездки откладывать нельзя. Мы должны ехать сейчас, не то к утру, пожалуй, подоспеют радзивилловские войска.

— Правда! — ответил мечник. — Иду!

Спустя некоторое время он вернулся со своей родственницей, которая не только оправилась, но была уже одета в дорогу. Лишь щеки ее горели и глаза блестели, как в лихорадке.

— Едемте, едемте! — сказала она,

войдя в комнату.

Володыевский вышел на минуту в сени, чтобы распорядиться насчет коляски, и вскоре все стали собираться в путь.

Не прошло и четверти часа, как за окнами раздался грохот подъезжающего экипажа и топот лошадиных копыт по камням, которыми была вымощена дорога перед крыльцом.

— Едемте! — сказала Оленька.

— В дорогу! — крикнули офицеры.

Вдруг дверь с шумом раскрылась, и в комнату вбежал запыхавшийся Заглоба.

— Я приостановил казнь! — крикнул он.

Оленька в одну минуту побледнела как полотно; казалось, что она тут же лишится чувств, но никто на нее не обратил внимания, глаза всех были устремлены на Заглобу, который в это время дышал, как огромная рыба, ловя губами воздух…

— Вы приостановили казнь? — спросил его Володыевский. — Почему?

— Почему? Дайте отдышаться… Если б не этот Кмициц, мы все давно уже висели бы на кейданских деревьях… Уф! Мы хотели убить нашего благодетеля… Уф!..

— Как так? — вскрикнули все разом.

— Как? Вот прочтите это письмо и узнаете.

С этими словами Заглоба подал Володыевскому письмо, тот стал читать его, останавливаясь каждую минуту и посматривая на товарищей; это было письмо, в котором Радзивилл упрекал Кмицица, что благодаря его усиленным просьбам он освободил их от смерти в Кейданах.

— А что? — говорил при каждой остановке Заглоба.

Письмо кончалось, как известно, поручением привезти Биллевича и Оленьку в Кейданы. Кмициц, должно быть, захватил его с собою, чтобы, в крайнем случае, показать его мечнику, но не успел.

Теперь уже не было никакого сомнения, что если бы не Кмициц, то оба Скшетуские, Володыевский и Заглоба были бы казнены тотчас же после подписания знаменитого договора с Понтусом де ла Гарди.

— Панове, — сказал Заглоба, — если теперь вы прикажете его расстрелять, клянусь Богом, я отрекаюсь от вас совсем…

— Об этом и речи быть не может! — ответил Володыевский.

— Ах! Какое счастье, — воскликнул Скшетуский, — что вы, отец, прочли письмо прежде, чем везти его к нам.

— Ну и догадлив же! — заметил Мирский.

— А что? — воскликнул Заглоба. — Другой на моем месте вернулся бы к вам прочесть письмо, а того бы уж в это время расстреляли. Как только мне принесли найденную при нем бумагу, меня точно что-то кольнуло — ведь я от природы любопытен. Двое проводников с фонарями ушли вперед и были уже на лугу, но я велел их позвать. И когда начал читать, со мной чуть дурно не стало, точно меня обухом по голове хватили. «Скажите, ради бога, пан кавалер, — говорю я Кмицицу, — почему вы не показали этого письма?» — «Потому что не хотел!» — ответил он. Вот гордая бестия, даже в минуту смерти. Тут я схватил его и давай обнимать. «Благодетель наш! — говорю я ему. — Если бы не ты, то нас бы давно воронье клевало». И велел вести его назад, а сам во весь дух помчался к вам, чтобы сообщить обо всем, что произошло… Уф…