Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– Подожди.
Выходит сам губернатор, человек белый лет сорок, вежливый, здоровается по ручке, приглашает в дом. Входим в дом: ой кака роскошь, всё в коврах, разукрашено разными портретами, ручной изделию, большая библиётека. Губернатор оказался действительно добрым кавалером. Выслушал мою просьбу по земле и узнал, хто мы и откуду. Идея понравилась ему, и он сказал:
– Пожалуйста, приезжайте, в чем можем, тем поможем, и земледельцы нам нужные.
Я отблагодарил его и ушёл. В воскресенье пробрался восемьдесят километров по етой дороге, но правды красота. Ночевал у однех чиленсов, занимаются туристами. А в понедельник подошёл автобус и тронулись дальше, восемьсот
Вечером в пять часов вечера приезжаем в тупик, в городишко Порт-Чайтен, отсудо надо переплывать на катере в Пуерто-Монт, но на сегодня катер идёт на остров Чилоэ. Проживать лишны сутки неохота, да и деньги на исходе, решил тронуться на етим катере. В одиннадцать часов ночи тронулись, пошёл ветер, катер не очень большой, принял десять машин да сто пятьдесят человек. Ветер усилился, народ давай рвать, мене ничего, я улыбался и думаю: ну, слабосери! Решил поужнать, достал рыбной консервы, хлеб, сок, поужнал, заснул, просыпаюсь: тошнота, все спят, мня стало тянуть, да как давай рвать, всю консерву проклянул, так из туалета и не вылазил.
Наутро в восемь часов прибываем в Пуерто-Кельён, отсуда беру автобус в Пуерто-Монт. Решил заехать к старым друзьям, что учились вместе в школе в Аргентине. Ето в Пангипульи и Вижяррика. Встреча была очень сердечна. Не узнали: конечно, изрос, бородой оброс. Донья Емилия спрашивает:
– Даниелито, женатой, нет?
Говорю:
– Женатой, пятеро детей.
– Как жалко, вот у меня три дочери, я бы любу отдала за тебя.
Смеёмся. Ета семья – не только учились с ихними детями, но и последней год садили помидоры, в суседьях были. В 1978 году девчонкам было одинадцать, девять и семь лет, чичас настояшши девки, учутся. У них фамилия Гиньес. Пробыл у них два дня, попрощались, и поехал в Вижяррика.
Приезжаю в деревню, разыскал адрес, встречают старики, спрашивают хто и откуду, я спрашиваю:
– Вы фамилия Хара?
Он:
– Да.
– Мы с вашими ребятами учились и в ребятах праздновали, Сильвиё и Енрике, Енрике дал мне ваш адрес, а Сильвиё не знаю, где он.
Старики заплакали:
– Бросили нас, работать стало чижало, стары стали, но ничего, как-нибудь будем доживать. Один сын ишо с нами, и ето хорошо.
– А как Енрике?
– Да он, слава Богу, женатой, жена хороша, у них шестилетней сын, работает в компании екскаваторшиком.
– Да, мы знам.
– Ну и хорошо.
Пригласили в дом, живут хорошо, земля своя сорок гектар, двенадцать коров дойных, коровы благородны, красны с белым, раса клавель алеман. Вечером приезжает сын, парень молодой, лет двадцать, с родителями очень вежливый, да вообче парень хороший, звать его Сегундо. Я у них ночевал и утром отправился домой. Оне послали сыну писмо и благодарили, что заехал. А старший сын Сильвиё работат в Баия-Бланка сваршиком.
Приезжаю домой, рассказываю Марфе свои поездки и говорю: с Китая надо было в Чили, а не в Арьгентину.
14
Урожай, что собрали Иона с Игнатием, угодил слишком хороший, кукуруза дала три гектара свыше семи тонн, а помидоры свыше восемьдесят тонн с гектара. Нанимали оне много рабочих, и некоторы наши работали, едва поспевали грузить, но народ поговаривал: «Собирают Даниловы слёзы». Урожай оне сняли, но Степану ни гроша, ни кукурузы. Степан стал жалобиться на них, что обманули, говорю:
– Так тебе
Тем временем Иона с Игнатием так дружно дружили, что почти на одну досточкю срать ходили. Бодунов Лука говорил:
– Ето не к добру, ета дружба доведёт их до винтовок.
После урожая хозяин доктор Пас остался очень доволен и арендовал ишо на год. Иона с Игнатием ликовали.
Селькя, когда поехали с Бразилии в Боливию, свою землю продали бразильянам, и тут же ту землю продали Анфилофьевым и уехали в Боливию.
Анфилофьев Симеон, брат Ефрема и куму Евгену, – троюродны братьи. Симеон – наставник, кроткий был старик, но сынки босяки. Поехали на землю, что купили у Сельки, приезжают, а там хозяева бразильяны, у них получилось спор, вражда, и дошло до того, что Анфилофьев Корнюшка Семёнович подобрал себе шайкю, вооружился и приехал убил бразильянина. Те хватились за оружием, ети сяли в машину убегать, те догонять, получилась стрельба. У Корнюшки с Тимошкой у машине стёклы были не пробиваемы пулями, так что их не повредили. Но родство етого бразильянина сказало: всё равно отомстим. Тимошка с Корнюшкой убежали в США, за ето за всё расплатились отец Симеон и два младших сына, Николай и Афанасий. Бразильяны разыскали, где оне живут, хотя ето было за полторы тысячи километров, перехватили на дороге, увезли и заказнили. И Селькю искали, но Селькя убежал с Боливии в Арьгентину. Тут ничего не делал, толькя гулял.
Как-то раз на свадьбе подхожу к Домне и говорю:
– Бедна Домна, как ты ето всё терпишь? – Как раз Селькя разбушевался.
Она отвечает:
– Вам не нужно [119] , не вам терпеть – не вам и вмешиваться.
Я поразился таким ответом. Столь пережить, прежде время состариться, столь рассказов её мучение – и так отвечает. Но героиня, но всё ето терпит ради Бога.
Селькя и в Арьгентине не прожил долго, увёз семью в Боливию, а сам уехал в Бени, город Руренабаке, залез к аборигенам-инкам и как-то через политиков добился десять тысяч гектар земли. Стал пилить драгоценный лес мара, разжился, Домну бросил, взял боливьюху. Три сына было с нём, старшего, Никитку, развратил, двух младших Домна как-то сумела достать и женить, взяли американок-старообрядок и уехали в США.
119
Не ваше дело.
Приезжают с Боливии Ануфриевы Артёмовски Алексей и Евгений, на новым пикапе «Тойоте» чиленским, ишшут меня. Была кака-то свадьба, даже не помню чья, мы встретились на свадьбе. Евгений с женой Ксенияй просют меня, чтобы показал им Чили, по той дороге, где я был. Расход весь ихний, и билет в обратну сторону оплачивают. Ну что, надо ехать.
Поехали на юг по Аргентине до Комодоро-Ривадавия и оттуду прямо на границу в Чили в Кояике. Приезжаем в Кояике, говорю:
– Можем зайти к губернатору, знакомый хороший, и даже поможет.
Оне отвечают:
– Перво проедем посмотрим, тогда будем решать.
Едем по етой тайге, я ликую, а оне говорят:
– Мы в етих лесах нажились в Боливии.
Я рассуждаю об устройство деревни, думаю обо всех людях, а оне мне отвечают:
– Чё нам про людей думать, каждый пусть думает про себя.
Думаю: каки странны, толькя оне люди, ласковы, но подхалимы, всё везде с подсмешками, особенно Евгений, про синьцзянсов толькя одне анекдоты. Не могу понять, что же человек.