Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– Андриян играл с нашай Веркой, а брать не стал, почему так? Я в Уругвае слыхал, что молва шла, что Чупровы говорили: куда он денется, побегат-побегат да придёт сватать. Мне ишо чудно показалось: как так, говорили: Зайчаты, ишо сватать придёте, а тут забегаете. Но всё так прошло.
Стал спрашивать у Андрияна:
– Почему так сделал: играл с Веркой, а взял Неонилу? Марка обижается.
– Хошь знать правду?
– Конечно, хочу.
– Она сама лезла, я с ней ночевал, но у ней шире бабушкиной. Я стал у ней спрашивать: почему ты нечестна? Она стала врать, что она честна. Она мне сразу опротивела. Возми её – она будет таскаться с каждым.
Мне
5
Звонит Илья, просит помощи: авария, сломал ноги на мотосыклете. У нас деняг скудно: посеяли двадцать пять гектар помидор, арендовали ишо земли, посеяли двадцать пять гектар луку. Степан пожалел, выручил, послал ему пять тысяч долларов.
Вскоре пошли слухи, что у Илье бывают каки-то необычные виденье. Марфа стала мне рассказывать.
– Да прекрати, что, Илюшку не знаешь? Вруша, да и всё.
Время шло, новости всё боле и боле о нём идут. Что такоя, где он берёт? Всё предсказывает, старо и будуща, некоторы новости действительно интересны. Мы стали сумлеваться, Степану рассказал, Степан тоже задумался.
Потом звонит, говорит, что переезжает к нам. Мы им посеяли бакчи, нашли домик, Марка уговорил Иону и Степана, чтобы смирились [187] , упросил, чтобы молились вместе. У Степана построили временную моленну из досок, стали молиться. Нас стало шесть семей, Марка замолитовал, мы его попросили, чтобы был временным наставником.
У нас помидоры, лук росли хороши, у Степана также.
Тут приехали Илья с Устиной, мы их устроили. Я вижу, что он молчит, стал спрашивать у него:
187
Помирились.
– Что молчишь? Рассказывай, каки у тебя виденье.
Молчит. Допытываю – молчит. Я увёл его ото всех, стал допытывать – молчит. Тогда я решил заклять его:
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, сознайся, правды или врёшь.
Он заплакал и говорит:
– Да, ето всё правды.
– А что молчишь?
– Ждал твоего заклятья.
– Дак етого нельзя!
– Для добра можно.
– И хто к тебе приходит?
– Георгий Победоносец.
– И сколь время как уже приходит?
– Ишо мы жили на острове. Но когда жили в Ново-Берлине, не стал приходить, сказал, что «чичас будете жить беззаконно, не могу приходить. Ты возмёшь Устину Ануфриеву, тогда вернусь к тебе. На отца можешь надеяться, Степан хороший дядя, но слабый духом. За тобой все пойдут, но потом все бросют. Жизни остаётся мало. Во всех странах пойдут непорядки». – «Но что делать? Можем жить в миру». – «Но будет очень чижало. Уйти в горы или в леса – будет намного легче, но нихто не выдюжит». – «А что делать?» – «Поститься и молиться и молиться». – «Какой нонче будет урожай?» – «Урожай будет очень хороший, но вы не сдадите, всё останется на пашне, будет кризис».
Добавил:
– Ты сумлеваешься?
– Да.
– Я тебе скажу коя-что, что толькя ты один знаешь. Ты когда был в ребятах, начал курить. Ты не курил по-настоящему, не умел. Однажды вы стояли возле клуба кина, ты попросил у Григория сигарету, он тебе ответил: «Курить не умешь, толькя табак переводишь». Ты его спросил: «А как курют?» Он набрал дыму и вдохнул в себя: «Вот так». Он дал тебе сигарету, ты набрал дыму, вдохнул в себя, у тебя голова закружилась, и ты без памяти упал. За ето тебе двадцать
Думаю: правды, ети грехи никто не знат, окроме меня.
– Но как ты всё ето знашь?
– Я всё про всех знаю.
Я заплакал и говорю ему:
– Но за что ето именно нам такоя явление?
– За то, что всё терпите. Ишо придётся немало перетерпеть.
– Да каки же чудеса? Господь давно отвернулся от нас.
– Да, час чижёло время, Господь ненавидит чародейство, пьянство, блуд, а чичас ето в моде и с каждым днём разрастается. На последнея время Бог пошлёт чудеса, но нихто им верить не будет, потому что бес уже творит чудеса. И столь их много, что народ привык.
– А вот разныя несчастные случаи в разных странах?
– Ето казнь Божия за беззаконие. Сам подумай, до чего дошли: уже стали совокупляться муж с мужем, женчина с женчиной, все ети неизлечимыя болезни – всё ето казнь Божия. Но их достигнут, станут излечать, но Господь пошлёт ишо чижале болезнь. Но народ чичас никому не верит, потому что всё ложь.
– Но и как мне быть теперь?
– Много молиться, а за остальноя – зависит от тебя. Можешь сделать много добра, но не знаю, выдюжишь, нет. Знаю, но не могу говорить.
Тогда я сказал:
– За Бога душу отдам.
Он:
– Так нельзя говорить.
– Но тогда буду помогать тебе.
– Одно прошу, сам знашь, я не речистой, не могу в народе говорить. Но буду тебе извещать, а ты всем разъясняй, но знай, что мало хто поверит, и ето нам принесёт большие проблемы, но надо всё перетерпеть.
– Согласен.
На самом деле: какого Илюшку знаю, совсем не Илюшка. Тот вообче был балантряс, а тут тихий, кроткий, угодительный, набожный.
Я за ето дело взялся искренно, стал всё рассказывать, что он мне говорит. Моя семья поверила, Степанова семья тоже, Марк, Иона услыхали – стали смеяться:
– Нашёлся святой! Что мы, Илюшку не знам?
Я стал Илье говорить, он отвечает:
– Ето толькя начин всех проблем, а что делать? Надо молчать, доложны знать толькя хто верит, дойдёт до того, что все поверят, и будут большие соборы, дойдёт до российских монастырей, толькя тогда поверят. Но вы не выдюжите.
Мы со Степаном божимся, что выдюжим. Он молчит. Мы две семьи собрались, решили, что будем молчать и молиться. С тех пор стали молчать. Он мне рассказывал – я разъяснял. Все мы ходили потупленны, в заботе [188] , вопросов у нас было много, и он нас поражал на все вопросы [189] . Мы стали собираться кажду неделю и решать, что делать дальше, он нам подсказывал, хто двоямыслит. Было так, что ничто не утаишь. Спрашиваем за всякие несправедливости – как? Коля, Иона, Игнатий, разны наставники…
188
В беспокойстве.
189
Отвечал на все вопросы, убеждал в своей правоте.