Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Зайцев Данила Терентьевич

И дело пошло. Первое дело – сводил его в ресторан, всё прошло хорошо. Ага, а ну-ка дальше. Он берёт чё попало, я поддакиваю, он что-то на мать сказал, я Марфе прикрикнул, за него заступился – всё хорошо. Смотрю, Устина с каждым днём боле и боле стала хозяйничать, стала свекрухе приказывать, командовать, покрикивать, Илья всё заодно. Марфа стала плакать, обижаться, Алексей, Танькя, Ленка напряглись, деняг не стало хватать. Я по-прежняму ему поддакиваю, он стал пьяный приходить. Дак вон в чём дело… Я задумался, запереживал. А как сделать, чтобы он сам упал в яму? Ну, ишо подожду, всё равно выпадет случай.

Нашему Ларьке уже три года, но он бойкушшой! Как-то раз Устина на его рассердилась

и замкнула его в комнату и набила, а он у нас боязливый, его замкнули, а он напугался и орал во весь голос, и Устина Марфе не разрешила его открыть. Все ето видели. Вечером я прихожу, Марфа в слёзы и говорит:

– Данила, я уже не могу терпеть, чё хочут, то и строют. – Всё рассказала.

Ларькя икат, слова не может выговорить, мне тако зло взяло, подхожу к Устине и говорю:

– Ишо Ларькю заденешь, будет тебе! Народи своих да и бей сколь хошь.

Потом Марфе отдельно:

– Марфа, хочу с тобой поговорить.

Ушли в комнату, я ей говорю:

– Марфа, слушай, давай тихонькя разберёмся. Ты что замечашь за Ильёй?

– Да, давно замечаю, мамонькя со Степаном давно поняли, толькя ты не можешь понять.

– А чё молчите?

– Да ты так уверился, толькя молишься да постишься, и он так делал, чтобы ты не понял.

– Слушай, я ему готовлю ловушку, толькя прошу одно: виду не показывай. Когда скажу, что делать, будь всё заодно.

– Хорошо-хорошо.

Приходит воскресенье, я тайно привёз две бутылки водки, оне все уехали в парк, я выташшил водку, налию себе и Марфе. Она:

– Ты сдурел?

– Нет. Хочешь всё увидеть, пей и смелости набирай, и будь заодно.

Мы стали выпивать, всё поминать и все заметки рассказывать друг другу, наплакались. Ну, что Бог даст. Илья Андрияну сказал:

– Тятя загулял.

– Не может быть, он уже боле двух лет в рот не берёт.

– А вот посмотришь, что он пьёт, – и разразил Андрияна.

Приходют оне домой, и правды: увидели, что мы выпивам. Андриян вскипел, схватил бутылку разбил, раскричался, я говорю:

– Разбил – принеси.

Он выше поднялся, Илья говорит:

– Андриян, так нельзя.

Андриян спылил и ушёл, Илья куда-то уехал, я Марфе говорю:

– Чичас он будет стараться нам угодить, и он уехал за водкой.

– Как ты знашь?

– А вот чичас увидишь.

Приезжает, привозит две бутылки водки, стали выпивать, он с нами, ну, я насмелился:

– Илья, почему столь народу, столь продажи, а деняг нету?

– Дак много расходу.

– Но какой расход?

– То берём, друго.

– А зачем берёшь? – Молчит. – А зачем ты часто приходить стал пьяный? – Молчит. – Или тебе Ананий советоват, чтобы ты пил?

– Нет.

– А что, Ананий требоват, чтобы вы с Устиной как хотели командовали и кричали? – Молчит. – Уже давили, всем невтерпёж.

Он:

– Раз так, бросим вас и уедем.

Я стал, поклонился ему в ноги и говорю:

– Илья, прости. – Марфа точно так же последовала. Он молчит. – Илья, а где ты взял чичас деньги?

– Мне Ананий дал.

– А, Ананий дал! А куда девался инструмент?

– Не знаю.

– Но он продан твоими руками на рынке, и за бесценок. Хошь, поехали, пальсом укажу, и человек подтвердит? – Он растерялся, не знат, что говорить. – И чичас Андрияна разразил, и говоришь, что Ананий сказал. А я специально поставил водку на твоих глазах, предчувствовал, доложно так случиться, и так и получилось. Или у тебя Ананий с рожками? И ты даже разрешил отцу и матери, чтобы поклонились тебе в землю, а сам Христос не дал своей матери поклониться, а ты, наверно, выше Христа? Подумай, что ты натворил: не пожалел отца, мать, бабушку, дядю, тётку, братьяв, сестёр, младенсов –

всех изнадсадил, заставил кровью расписаться. Кому? Бесу! Дерзнул за причастия браться, но само обидно – родного дядю не пожалел, оставил на дороге. И ты не подумал, что теперь всё ето лягет на твоёго отца, сам ты хорошо знашь: все ропчут, что ето моя работа. И ты всем нам закрыл дорогу, раз навсегда. Но пускай был бы хто-нибудь чужой, но ладно, а то сын родной! Ты мне просто положил камень на сердце, и не представляешь, что теперь нам будет. Оне все правы, и что теперь скажу маме, брату, сёстрам – ты ето не подумал? С божеством не играют, а ты дерзнул на ето дело!

Все молчат, тишина, толькя Марфа одна плачет, и я не вытерпел. Он стал:

– С сегодняшнего дня больше ничего не узнаете.

Думаю: наверно, одумался. Марфа говорит:

– Как ты так сумел всё подвести?

– Марфа, когда Степан чичас приезжал, ему было шибко чижало, и на прощание он мне сказал: «Данила, хорошень подумай». Вот я и задумался, но виду не показывал, и взялся расследовать, вот и выследил.

Спрашиваю у Алексея:

– А ты как думаешь, Алексей?

– Я давно уже понял.

– А что молчал?

– Придёт время, сами поймёте.

– А ты, Танькя?

– Я давно поняла.

– А ты, Ленка? – Плечами подёргала и заплакала.

На другой день Илья дуется, смотрю, организавывает свою группу, уговорил Андрияна, Кипирьяна, Андроника, Алексей сказал:

– Куда отец, туда и я.

Тогда я понял вконец: значит, загордел, вот тебе и божество, значит, правда раскрылась. Я горькя заплакал и Марфе говорю:

– Да, Марфа, правду раскрыли, видишь, как он повернул в сторону. Мы досыта наплакались. Но знай, что мы теперь отлучёны от всех соборов и в етим дому нам нечего делать.

– А что теперь делать?

– Молитесь Богу. Алексея с Татьяной поставим в конторе, вы с детями готовьте матерьял, я чичас же дом найду в центре, боле скромный.

9

Сразу пошёл нашёл дом недалёко от конторы, минут пятнадцать пешком, с мебелям, за двести долларов в месяц. Ну слава Богу, переехали. Я выбрал из самых хороших учеников и поставил их учителями, Алексей с Таняй повели честно, деньги стали скопляться, мы стали брать весь матерьял оптом, стало экономно, в телевидер выступал по-прежняму. Заинтересовались други каналы. Так как публика шла и шла, пришлось дать интервью каждому каналу в разны времена. У нас дошло до восемнадцати учителей, избрали директора, ето была женчина сорок лет – Вильма Кубас, очень дошлая на всё, субдиректором выбрали мужчину – Сантос Рамирес Чёке, лет тридцать четыре, грамотный, учится на юриста, мастер на рукоделие, служил умопар [200] в специальной службе по ликвидирование коки в зоне Чапаре, наёмны ЕФ. БИ. АЙ [201] , США. Меня выбрали пресидентом как начиньшика, нашу организацию назвали «Универсаль Пас», что обозначает «Универсальный мир», дело пошло хорошо. Моя политика была научить как боле профессионалов и начать делать выставки в разных странах.

200

Служил полицейским в УМОПАР – боливийской наркополиции, исп. UMOPAR – Unidad M'ovil de Patrullaje Rural.

201

Федеральное бюро расследований, англ. FBI – Federal Bureau of Investigation.