Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Дениска, шутоломный, беги за шахтером!..
Наставив передним ружья в животы, Петрушина дружина оттеснила напиравших на семинариста мужиков.
– - Бросьте, дураки, он же за нас!
– - протискавшись к ним в середину, размахивал руками Лопатин.
– - Али вам застило?.. Он сичас только манифест вычитывал!.. Это же свирепинского отца Ивана сын!..
– - Постой, а ты сам чей?
– - Старой бабы казначей!.. Ступай к нашему уряднику за пачпортом!.. Экие какие безалаберные, право!.. Свово брата норовят задушить...
– - А черт его поймет, какой он: наш аль чужой!.. Его хватают за патлы, а он рот раззявил!..
– - Кровь нашу выпили!.. Мужик пятнадцать годов наживал два ста, а вы его во что поставили, гады!..
Нестройным, диким стадом ярмарка повалила в обок расположенное имение. Владельцы, последыши старинной боярской фамилии, еще с утра выехали, взяв с собой то, что могли. В два-три часа расхватали мебель, хлеб, одежду, книги, скот. Между мытищанами и жителями окрестных сел произошло побоище. Чтобы никому ничего не доставалось, запалили имение и стали отымать друг у друга добро и бросать в огонь. При громких криках "ура" качали урядника, с общего согласия наградили рябой коровой с теленком, беговыми дрожками, стенными часами без маятника и бронзовым бюстом одного из владельцев имения.
– - Братцы, -- заплакал он,-- очень мне приятно, что вы меня уважаете...
– - Ну, что ты!.. Да мы для тебя, эх!.. В ладу бы только жить, жаланнушка!.. В ладу бы!..
С пожарища, пьяными от вина и непривычной обстановки, от только что совершенного разрушения, ударились по домам. По всему уезду загудел набат, зазвенели косы, засверкали вилы и ножи, и красный петух распростер над мертвыми под снежным саваном полями свои огненные крылья.
VIII
В избу входит староста-- умный, хитрый мужик, притворяющийся простачком. Встряхивая волосами, истово молится на сидящего за столом отца.
– - Здорово были! У нас, Иван, кто теперь за главного начальника по волости -- ты или шахтеришка? Получайте бумагу из города.
Еще курятся экономии, не погребены убитые, дороги, как после сражения с неприятелем, усеяны обломками, лохмотьями, рассыпанным зерном. Мужики рубят помещичьи леса, режут скотину, боясь обыска, опускают мясо в мешках под лед, плуги закапывают в землю, увозят награбленное в овраги.
Читаю поданный старостою листок.
– - Про что тут?
– - спрашивает староста.
– - В случае, если сходка начнет свободы, чтобы докладывать исправнику.
Староста засмеялся.
– - Дай-ка я братеннику за цыгарку отдам, -- протянул он руку к предписанию.
Громкие голоса за дверями, топот ног, стук о стену обиваемых лаптей, на пороге -- Галкин.
– - Что, мошенники, живы? Ваня, братуха милая, подруженька золотая, здравствуй!.. Маланья Андреевна, сватьюшка, всё неможется?.. Настюня, сахарная моя!.. Петра Лаврентьич!.. Эх ты, господи!..
За плечами его -- счастливо улыбающаяся мать.
– - И минутки, озорник не посидел: к Ивану, да к Ивану, хоть кол ему на голове теши!.. Мед у Ивана-то?.. Четыре месяца ждала, глаз не смыкала, а он -- к Ивану, да к Ивану!..
– - Что ж он тебе в зубы глядеть будет?
– - фыркает
– - "К Ивану, да к Ивану..." Ему теперь надо насчет работы толковать!.. Прошка, шел бы ты к шахтеру наперво, с этим у тебя ни черта не выйдет: он сейчас слюни распустит, овца!.. "Слобода в золотом венце"!..
– - Ага, не ждали, не чаяли, поди? Ага, разбойники!..-- не обращая внимания на брата, вертелся по хате сияющий Прохор. Он побледнел в тюрьме, осунулся, оброс черной бородой.
– - Думали, на веки вечные пропал? За сто рублей не выкупишь?.. А я, брат, прикатил... Жив-здоров, слава богу!.. Песни вам новые привез, прибауток разных.
Галкин свистнул, щелкнул костылями, задрал стриженную голову вверх:
Ах вы, синие мундеры,
Абыщите все фатеры,
Эй, лю-ли, ти-лю-ли,
Сицалиста не нашли!..
Дениска, отпихнув к залавку мать, пустился в пляс.
Фить! Фить! Тру-ля-ля!
Ходи хата, ходи печь,
Хозяину негде лечь!..
– - Й-их-й-их-иха-ха!.. Играй, Настюха, в губы!..
– - Пляшешь, свищешь, молодец, -- укоризненно проговорила моя мать, хлопая Галкина ладонью.
– - А поди-ка, намаялся в неволе-то?
– - В какой неволе?
– - В острожной, в какой же? Там ведь розгами бьют...
– - Плети, плетень!
– - перебил ее Дениска.
– - Кто его может ударить такого!.. Ну-ка, расскажи, Прош, как так у вас...
– - Там парод, парень, фартовый! Ночь -- на "винту", а день -- гуляй, слоняйся, сколько душе влезет!.. Оказия, ей-богу, право!.. Желедная дорога, пятое, десятое, народ поошалел, еда в глотку не лезет, что тут станешь делать?.. День, два, неделя, другая наступила, хоть караул кричи!.. Я, мол, ребята, кого-нибудь ножом пырну! У меня, мол, терпежу совсем нету!.. Глядим как-то, начальник летит при параде: "Братцы! Манифест!.. Свобода"!.. Фу-уты, отлегло от сердца!.. Собрал нас в коридоре, да как заплачет. "Что, бат, деется-то, господи!" -- и давай нам вычитывать... Союзы, свободные личности... народные избранники. Конокрадишка около него... Начальник обхватил его да целует, целует... "Братцы, все равны!.. Ура!.. Дождались солнышка!.." Надзиратели промежду себя христосуются, посля к нам полезли: слава ти, царица небесная, теперь нам земли нарежут, заведенья кой-какая будет!.. Сейчас попа из города, молебен, на колени, "многа лета, многа лета!.." А в городе колокола гудут, такой трезвон, ажио, может, за сто верст слыхать!..
Теща, сидя на конике, не сводит радостно блестящих глаз с него. Отец, отложив шлею, которую чинил, улыбается, кивая головой. Галкин захлебывается, прыгает на лавке, крутит головою.
– - Целый день по двору бегали, раз сто "ура" кричали. Пришел вечер, слышим: ребята, по местам!.. Что ты станешь делать?.. Шалите, мол, свобода -- так свобода, нечего там, не надобно было манифест вычитывать!.. Отворяйте ворота, желаем ночевать у себя дома! Уголовные узелки с рубахами держат под мышкой: сейчас первым делом в баню, острожную коросту смывать... Начальник побежал к исправнику, к прокурору: так и так, в видах всем свободы, заключенные не слушаются... А его оттуда в шею! Что бы-ло!.. У стены -- мещанишки, товарищи! Машут платками, с флагом!.. Человек, может, сто, а то и больше!..