Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Савоська, брось!
– - кричал он вверх.-- Ну, чего ты зря лупишь? Слышишь ай нет? Баста!.. Саватей!..
– - Ты что там говоришь?
– - послышалось с колокольни.
Над перилами склонилась голова.
– - Брось, мол!.. Звякаешь, а ни к чему!..
– - Разве уж собрался?
– - Стал быть, уж собрались!
Звон прекратился.
– - Все тут?
– - спросил шахтер, оглядывая толпу,
– - Все!
– - нестройно отозвались мужики.
– - Притыкин тут?
– - В холодной.
– - А другие?
– - И другие
– - Урядника надо арестовать.
– - С полден нету дома.
Голоса чужие.
По команде обнажились головы, и лица повернулись к церкви, осеняемые крестным знамением.
Медленно, нестройно толпа поползла по шаткому мосту через реку к имению князя Осташкова-Корытова.
Впереди -- шахтер с ружьем через плечо, рядом с ним Дениска и слободские парни. Илья Барский, трехаршинный придурковатый мужчина с медвежьей силой, тащил через плечо оглоблю. Около него юлил Иван Брюханов, около Ивана -- Безземельный, Ортюха-сапожник с ржавым кинжалом, которым он резал на поповке свиней, Федор Клаушкин, Хохол, Гришка Вершок-с-шапкой, Мымза, Рылов. Штундист с отцом и Колоухий шли шага на два поодаль. У всех в руках дубины или вилы. За ними, как рассвирепевшие быки, тянулись остальные. Земля гудела глухо. Сопели, кашляли. Осторожно разводили сцепившиеся косы.
У березовой аллеи, в полверсте от экономии, несколько человек шмыгнуло наутек. Их поймали, молча, тяжело избили и поставили впереди отряда. Илья Барский и Васин с дубинами в руках стали за их спинами. Так же молча они вытирали окровавленные лица, жадно глотали снег.
На углу помещичьего сада, у маленькой сторожки, толпа остановилась. Ортюха-сапожник, Савватей Петров -- звонарь, Мышонок, Андреян Подскребкин, часть слободских парней бросились с топорами подрубать фруктовые деревья.
– - К чему это? Прочь!
– - крикнул штундистов отец.
– - Озорники!..
– - Не надо!.. Бросьте!..
– - загудели в передних рядах.
– - Руби!
– - Ведь наше же будет!.. Повремените!..
– - Руби!
– - Не надо!.. Прикажи им, шахтер, перестать!.. Успеем порубить!
– - Идите назад!
– - распорядился Петя.
Подожгли сторожку. Кто-то выбил в ней стекла. С треском полетели в ров рамы. Огонь будто не захотел разгораться, лениво облизывая застреху, где солома была посуше. Васька Шеин, гожий, выдернул несколько пылающих снопов и разбросал их по всей крыше. Сторожка запылала.
– - Вот оно, вот!.. Ведь это наша силушка полыхает!.. Вот поглядите!..
– - Около меня -- дядя Саша, Астатуй Лебастарный -- больной, издерганный, в поту. Руки его крепко сжимают шкворень.
– - Господи! Всё как неразумно!.. Вань, и ты тут стоишь? А? Ну-ка! Всё как неразумно!..
Пламя рубиновыми искрами отражается в его слезящихся глазах.
– - Раз-зойдись!!!
– - хлестнула ночь всех по ушам.
На серой помещичьей кобыленке Ласке к толпе подскакал урядник.
Как потревоженные гуси, мужики подняли головы, нестройно загалдели, зазвенели косами.
– - Это как же
– - Р-разойдись!
– - надрывисто кричал полицейский, наезжая на толпу и размахивая нагайкой.
Он смертельно напуган беспорядками. Чтобы заглушить в себе дикий страх, урядник неистово орал, размахивал руками, дергал за уздцы взмыленную лошадь.
– - Постой, Данил Акимыч, -- сказал ему Богач, -- не зявь, нам надобно арестовать тебя.
– - Р-разойдись!
– - еще громче закричал урядник.
– - Постой же, бестолковый!.. Нам надобно арестовать тебя!..
– - с досадой повторил Александр Николаевич и, подойдя к нему, взял лошадь за уздцы.
– - Робята, ссадите его, а то он ничего не смыслит!
Капрал, вцепившись в стремя, хотел стащить урядника с седла. Полицейский ударил каблуками лошадь под бока, та, храпя, взвилась на дыбы, но на морде ее повисло еще несколько рук. Тогда, взмахнув нагайкой, урядник хлестнул Капрала по лицу. Тот отскочил, хватаясь за щеку; мужики, державшие за поводья, бросились в толпу, а урядник, подъехав к самой избушке, выпучил глаза, бессмысленно смотря поверх голов. Объятая огнем, сторожка освещала его горбатый нос, обвислые русые усы, продолговатый шрам под левым глазом.
– - Р-разойд-дись!..
Шахтер приложил к плечу ружье, пристально целясь. Урядник смолк, с ужасом глядя в дуло. Раскрытый рот его ловил воздух, руки путались в лошадиной гриве, корпус подался вперед, словно он нарочно подставлял свою грудь под выстрел.
Секунды безмолвия были длинными, мучительными.
Петя выстрелил в лицо. Урядник взмахнул руками, несколько мгновений качался в седле, потом глухо, как мешок, ударился об землю, но не вскрикнув, не застонав.
– - Разойдись!
– - бешено засмеялся шахтер, сжимая ствол ружья обеими руками.
– - Р-разойдись!
– - как эхо, повторил Дениска и... замер, глядя на дергающееся тело урядника.
– - О господи! Богородица матушка...
– - среди всеобщей тишины пролепетал дядя Саша.
– - Упокой, господи, раба твоего Данилу...
Сняв шапку, он начал часто, бестолково креститься.
Толпа, не ждавшая такой развязки, ошеломленная, недоумевающая, будто вросшая в землю, с минуту стояла в полном оцепенении, потом сразу рванулась, завизжала, в ужасе запрыгала, мелко рассыпаясь по аллее.
– - Вместе!
– - зычно крикнул Петя.
– - Стрелять буду, сволочи!..
Как покорное стадо овец, люди так же быстро собрались в кучу. Тяжело сопели, вздыхали, уставшие, потные.
– - К дому!..
У палисадника встретил часовой. Он взял ружье наперевес, крича:
– - Не подходить!.. Нельзя!..
Трехэтажный каменный дом, стоящий посредине старинного липового парка, окруженный чугунной решеткой, ярко освещен. Обитатели его не спят.
Солдат дал сигнальный выстрел, с боков и от подъезда ему ответили другие часовые. Часть мужиков разбежалась по парку. Часть бросилась к людской, где квартировали стражники.