Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - В какой отлучке?
– - А бог его знает. С пятницы ушел куда-то и как ключ в воду!..
– - Как твоя фамилия?
– - Макар Мосеич Ящиков, сельский староста.
– - Вот прикажу арестовать тебя!.. Это безобразие!.. Все вооружены!..
– - Меня, ваше благородье, арестовать никак нельзя: я должностное лицо... А оружья у нас нету, это вы вон с пиками примчались...
Калиныч с офицером препирались долго. Офицер настаивал, чтобы мужики сложили в кучи косы, топоры, вилы, а староста предлагал сделать то же
На правой крыле мужики спрашивали казаков:
– - Вы что же, земляки, действительные или запасные?
– - Все запасные, -- отвечали казаки.
– - Пора бы уж в отпуск... Чего-нибудь дают, жалованьишко-то?
– - Какое жалованье -- безделица...
– - Дальние?
– - Из Донской области.
А на левом крыле насмешливо улыбавшимся казакам зазубринцы кричали:
– - Как с епонцем не могете, а как нас бить -- могете?..
– - Кислый квас!
– - равнодушно говорил крикуну пожилой казак.
– - За громом семь верст гнались!
– - Расстрелители!.. В Гремучем Колодце божьей матери глаза прострелили!..
– - Брехня, это пехотные. Нас тогда не было в Колодце...
Совсем молоденький, краснощекий казак стал на стремена.
– - Нагаек хотите?
– - погрозился он толпе.
– - А топоры лизали?
– - поддразнивали зазубринцы.
– - А пули?
Казаки уже стали сердиться, но послышалась офицерская команда: казаки подобрали поводья и мелкой рысью выехали за околицу.
Как по сигналу, зазубринцы бьют в косы, церковный стороне, наблюдавший с колокольни, трезвонит в колокола. Казаки изредка оборачиваясь, чтобы погрозить нагайкой, скрываются на повороте. Калиныча до хаты толпа с песнями и присвистом несет на руках. Спокойный, принимая почет как должное, он жмурится на солнце, оправляет сбившуюся набок шапку, просит не уронить его. У избы он берет меня с Галкиным за руки и скромно-лукаво, как умеют это делать только умные мужики, улыбается.
– - Ну как?
– - Дай-ка я тебя, мошенника, поцелую, -- говорит Прохор.
– - Можно.
Друзья троекратно лобызаются. Увидев это, зазубринцы тоже лезут целоваться со старостой.
– - Будет, ну вас!
– - кричит им Лукьян.
– - Вас тут четыреста, всю бороду мне вытрете...
– - Чего там, терпи, Лукаш, ты нас вызволил!..
– - "Я, грит, Ящичков Макар Мосеев"...
– - "А Лукьяна, грит, Шершова нету, весь в отлучке!"
Вставая на цыпочки, к самому носу Калиныча тянется тщедушный, с заплаканными от смеха глазами горбун Карпушка, цепляет его за петельки, трясет изо всей мочи.
– - Лукьян, а Лукьян!.. Лукаха!.. Как ты это, холера, выдумал, а? "Ящичков!" Кто это тебя учил так, а?
Приукрашенное известие пришло в Осташково. Про Калиныча звонил и стар и мал.
– - Лукьян Калиныч-то? Это голова -- об двух мозгах!.. Начальники-то -- ажно
Забыли, что два дня назад метались полоумными, не знали, в какую дыру ткнуться, каким богам служить акафисты; теперь ходят, подняв кверху голову, волокут из ометов спрятанное, друг над другом зубоскалят... Приходит еще известие. В Каменку, в девяти верстах от Осташкова, приехали стражники, чтобы арестовать учителя. Шли занятия. Дети завизжали с перепугу, стали прыгать в окна, порезались. Окровавленные, с криком: "Учителя режут!" -- ударились по домам. Со всех концов села к школе сбежались вооруженные мужики. В дверях, с ружьями наперевес, их встретили стражники. Каменцы оторопели, но выискался храбрец -- беззубый, пожелтевший от старости солдат, кривой на правый глаз Аноха, Карс брал приступом.
– - Ну-ко, малец, набирайся храбрости: суй мне в брюхо!
– - прошамкал он, хватая одного из стражников за штык; из-за спины его кто-то допялился до второго штыка, в один миг обезоружили и ворвались в учительскую.
– - Детей наших увечишь, ж-жаба!
Из учительской комнаты до наружных дверей в два порядка выстроившиеся мужики, как чурбан, выкатили ногами пристава на улицу, а там на него напали бабы. Без шапки, в порванной шинели пристав вскочил в сани, но у лошадей перерезали гужи...
Без колокольного звона, без наряда все Осташково высыпало на площадь, с хохотом передавая друг другу раздутое известие. Двух десятских отрядили звать меня, шахтера, Галкина.
– - Что ты, Иван, сидишь, пальцы считаешь, старики велят тебе идти на сходку, на совет... Погляди-ка, что там делается!
Нас встретили шутками.
– - Когда не надо, кричите: "Выходи на сходку!" -- а то прячетесь?.. Слыхали, что на Каменке-то вышло?
– - Это очень даже хорошо, ребятушки, что так ловко, -- отвечал радостный маньчжурец.
– - Ну-ка, кто помоложе, тащите мне кубаретку, я речь вам выскажу. Мне надо рассказать вам, отчего мы все стали такие непочетники начальству, в этом есть большая причина.
– - Стало быть, не без того!..
– - Я, бывало, в Харбине, в лазарете этом самом, лежу-лежу... А-а, мать его курицу! Какал наша жизнь, никогда у нас не будет по-хорошему!..
– - Ан -- ошибся!
– - Не туда сошник надел!..
– - Здорово дал маху!
– - крутил головой Галкин.
– - Дыть что же -- не святой, наперед угадать только святые в силе, -- успокаивали его.
– - Потом приехал домой, гляжу: день и ночь около меня Ванюшка Володимеров крутится, чего-то ему хочется спросить у меня, надоел даже, признаться...