Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Вот они тебя укусят!
– - смеясь, кричал отец.
Мальчик вправду робко останавливался, боясь, кабы грач не укусил. И старик жалко усмехнулся, вспомнив это.
"Лошадь-то была другая, не эта, та лошадь была добрая",-- подумал он.
И вот середь дня неожиданно, как исполинский ворон, на поле налетела туча, закрыла черными крыльями солнце, и в поле стало почти темно. Забушевал ветер. Запахло гарью и дождем. Будто кнутом, небо стегало молниями. Телега стояла на дне лощины. Он торопливо распряг лошадь и пустил на траву, а сам побежал в лощину. Мальчик сидел на телеге бледный, с развевающимися волосенками. Старик схватил
– - Лезь скорей ко мне, а то намочит!
В этот момент полоснула молния и раздался такой гром, будто над ухом старика переломилась гигантская сухая сосна, и поле застонало. За раскатом грома хлынул ливень.
– - Ваньтя, лезь под телегу, я кому говорю?
– - закричал отец. Сдернул мальчишку с грядки, закутал его полушубком, веретьем, сверху бросил сибирку, а сам прикрылся хомутом, как лиса бороною. Можно было досчитать не больше до двух сотен, не больше трех раз обернуться на полосе, как все кругом залило водою. Раскаты грома были столь часты и оглушительны, так стонало и колебалось небо над ними, с угорий с таким яростным ревом катились потоки мутной воды и такой высокой стеной вода хлынула на телегу, что старик занемел от испуга. И вот в этот момент, сквозь грохот неба и рев потоков, неожиданно раздался крик ребенка:
– - Тятя, поехали!
Поток поднял одежу и веретье вместе с мальчиком и понес вниз. Отец бросился в воду, она была выше колен его, гораздо выше, хотел схватить ребенка, но поскользнулся и упал. Вода хлынула через голову. Он кинулся вплавь. Мальчик был шагах в пятнадцати. Тогда он побежал к бровке лощины, перегнал мальчика и, зайдя в воду по пояс, отчаянно борясь с потоком, кое-как выволок его без полушубка, веретья, почти голого. И снова мальчик испуганно приник к нему... Ливень быстро прошел. Опять выглянуло солнце. Лохмотья туч неслись на север. Поток еще ревел, перекатываясь через опрокинутую телегу. Где-то в воде были хомут, одежа, пещер с мелкими инструментами, хлеб,-- ляд с ним, с этим навозом! Отец бережно нес мальчика на угорье, ласково урча:
– - Присядь тут, тут суше, видишь -- солнышко, оно, брат, живо согреет, испугался?.. Ах ты, озорник, право, ей-богу, надо бы кричать: тону!.. а ты смеешься, глуп ты еще, Ваньтя...
А потешнее всего было то, что мальчик опять рассмеялся, когда старик пошел отыскивать худобу.
– - Ты что?
– - удивленно спросил он, останавливаясь.
– - Было поехали,-- ответил мальчик. Ребенок в самом деле был еще глуп.
Полушубка он так и не нашел, только веретье случайно затинилось у куста.
– - Хорошее веретье, новое,-- пробормотал старик, сжимая ладонями виски и изумленно глядя в спину шагавшего впереди человека в городской одежде.
"Ведь это он,-- с болью подумал старик: -- идет и молчит..." И если б сын обернулся в это время и поглядел на отца, он увидел бы пустые, далекие глаза его, глаза очень, очень больного человека,-- так они были тусклы и молящи.
VII
Откуда-то раздался еле слышный звук колокола. Старик встрепенулся и задергал вожжами.
"Народ, поди, заждался",-- подумал он.
Догнал сына, хотел сказать ему: "Садись!" -- но не посмел. Сын так же задумчиво шагал по тропке. В руках его пестрели васильки, веточка белого донника, мышиный горошек, две-три полевых гвоздики. Изредка он подносил цветы к лицу, будто целовал их.
И снова старик вспомнил сына маленьким,
– - Это, брат, тебе не сметану лизать.
Или:
– - Барчук, что хвостом-то крутишь, не умеешь за соху взяться?
Отец видел, как болезненно дергалось лицо его от насмешек, и он старался выбирать полоски подальше от людей, запальные; чаще, чем надо, посылал его за водой, обедом, то будто забыл спички, то не хватало овса лошади,-- чего он только не придумывал!.. Один раз так схитрил:
– - У тебя, Ваньтя, соха что-то неладит,-- сказал он.-- Пока сбегай покупайся, а я поправлю, ишь вон подвои-то повисли...-- Мальчик пошел к реке. Старик обернул раза два по полосе и, заговорщически ухмыляясь, стал с силой колотить краями палицы по сошникам. Наварное ушко палицы отлетело. Старик лукаво сунул его в землю.
– - Вот,-- сказал он потом сыну,-- вот какая чертова музыка: гляжу, чего соха ни кляпа не стоит, борозда-то -- как хряк намочил...-- И борозда у него была действительно, как хряк намочил, в извивах.-- Поглядел, понимаешь, а ушки-то на палице -- тютьки съели, ах, чума ти возьми, шельму!..
И сердце его радостно щемило, когда он говорил это сыну.
– - Вот что, Ваньтя, беги домой, возьми у матери денег и пускай кузнец новые ушки приварит, стальные, беги. Ежели у матери нет денег, беги к крестному: дай, мол, крестный, отцу двадцать копеек, ушки наварить, а то сломались, беги скорее...
Знал: у матери нет денег, крестный не даст, тем лучше.
Теплыми глазами старик обнимал голову сына, когда тот доверчиво побрел к деревне. А потом бахвалился понуро стоявшей лошади, как он ловко окрутил мальчугана.
...Через год он видит сына на полосе ярового. Овес буен и гроздист, как рябина, местами вылез. Мальчик ведет ряд сзади отца. Ему двенадцать лет, но никто не дал бы ему десяти, так он худ и мал. И оттого, что он такой дохлый, неудачливый, так бессильны и жалки напряженные руки его, такими напряженными толчками бьется кровь на шее и висках его, будто сейчас жилы лопнут, сердце старика костенеет от злобы и жалости. Вот схватил бы его сейчас на руки, душил бы в объятьях, покрывая поцелуями это милое, беспомощное, безвольное лицо, а потом, может быть, швырнул бы с бешенством об телегу, об колесо спиною, черт бы его побрал!.. Но он только трясется, ласково улыбаясь:
– - Ну-ну, сынок, надувайся, жарь помаленьку, ишь овсище-то мер по четырнадцати даст, так, так... Налегай на пятку больше, на пятку... А левое плечо держи выше, так, правильно... Ну-ко, я поточу косу, присядь пока...
Наточив косу, говорит, как ему неудобно возиться с леглым овсом, у него только зря время пропадает с этой дурацкой "постелью".
– - Подрезай, сынок, понемногу и складывай на ряды...
И сын бросает свой неоконченный ряд и подкашивает вылегшие пятна "постели", перенося овес небольшими прядями на жнивье.