Повесть о днях моей жизни
Шрифт:
– - Да, конечно, -- ответил начальник.
– - Издалека изволили прибыть?
Начальник на весь участок славился деликатностью и уменьем поговорить с образованными людьми.
Человек порылся в карманах и подал начальнику багажную квитанцию.
– - Я из Петербурга, -- сказал он.
– - Член Думы Бубликов?
– - догадливо спросил начальник.
– - Нет, нет, не член, -- сказал человек.
Начальник бережно принял квитанцию и побежал к кладовой. Но его опередил сторож.
– - Сейчас принесут, --
– - Я думаю, все равно: Петербург, Петроград. В конце концов это не важно, -- проговорил человек.
– - Конечно, конечно!
– - с жаром согласился начальник.
– - Ну, как там у вас, в Петербурге, кончилась революция?
Человек улыбнулся.
– - Мне думается, нет, рано, -- сказал он.
– - Да неужели?
– - воскликнул начальник и засмеялся, потому что думал, что человек шутит.
– - А у нас, знаете, кончилась, у нас лягушек за три версты слышно.
Сторож в это время нес из кладовой еще чемодан, облепленный бумажками, нес и покряхтывал от удовольствия.
– - Василий, -- сказал ему начальник, -- чем дурака-то валять, возьми да сбегай на деревню за подводой. Домчись, пожалуйста.
Человеку:
– - Наверное, не привыкли ездить на наших телегах? Глушь, бедность... А рессорные экипажи теперь, сами знаете...
Лицо начальника приняло скорбное выражение, будто он был виноват в том, что рессорные экипажи теперь стали не в моде.
Человек улыбнулся.
– - Нет, я привык, ездил... Тут, видите ли, за мной должна быть подвода, я телеграфировал.
И не успел человек сказать это, все смятенно отступили от него.
– - Вы из Осташкова? Иван Петрович?
– - воскликнул начальник станции, всплескивая руками.
Человек смущенно ответил:
– - Да, я из Осташкова.
– - Ах, боже мой, Иван Петрович, дорогой! Ведь мы заждались... Позвольте представиться: местный начальник станции Пятов.
– - Начальник обеими ладонями крепко сжил руку человека.
– - Вот счастье, вот радость... заграница, Африка, Мадагаскар...
– - Он с невыразимою любовью оглядывал багаж человека.
За начальником к человеку бросились телеграфист, сторож, стрелочник, после всех баба.
– - Ваньть, это ты?
– - спросила она, заливаясь слезами.
– - Одежа-то на тебе какая хорошая!
Все крепко пожимали руку его, возбужденно говоря, что любого из них зарежь на месте, никто не мог бы признать его сразу.
– - Мне помстилось, -- кричал сторож -- он больше всех был огорчен, что не признал человека сразу; -- мне помстилось: сошел человек и человек бытто знакомый -- лицо, волосья, как полагается... ге, думаю, тут что-то неладно, тут надо подумать...
– - Я сам так-то, -- дергал
– - Человек, да черт с ним, что человек, разве мало их таскается... Гляжу, а это наш, осташковский...
Только телеграфист небрежно шепнул телеграфистке:
– - Я сразу его узнал, но неудобно было подойти: мы же до сих пор были незнакомы.
– - Ну, держись теперь Осташково, свой царь приехал!
– - подбрасывая шапку, воскликнул сторож.
– - Всем царям царь.
Человек изумленно обернулся на него.
– - А что, неправда, что ли?
– - накинулся на него сторож.
– - Стало быть, ты теперь нашим царем будешь, вот и весь сказ. Помнишь, как мучился? Помнишь, как тебя казаки терзали? Забыл? Память плохая? Вот то-то и оно... Ну, так и молчи... Помнишь, ты у меня единожды на печке в крови валялся, а полиция две тыщи рублей сулила, помнишь? Я бы теперь лавкой торговал на всю волость...-- На минуту сторож стал центром внимания всех.
– - Полиция, понимаешь, когтями землю скребет: где малый? Нет, думаю, сучьего сына, за две тыщи не купите!..
Сторож наклонился к уху начальника и прошептал:
– - У него, Андрей Филиппыч, бок был простреленный, во дырища, рукавица пролезала.
– - Сторож развел руками, показывая, какая была дыра в боку человека: в эту дыру свободно могла пролезть собака.
– - А то ладит: в цари не гожусь, в цари не гожусь!
– - возмущенно проворчал он.
– - Годишься, как заставим. Цела еще метка-то на боку? В цари не гожусь... То-то у нас был хороший царь -- Гришка Распутин.
Человек улыбнулся.
– - Про Гришку теперь не поминай, то время прошло, -- наставительно сказал стрелочник.
Вдруг сторож подскочил, как укушенный, и бросился за станцию, крича не своим голосом:
– - Деда Петро! Деда Петро, приехал!.. Ведь за тобой с утра папаша тут, -- обернулся сторож к человеку.
– - Деда Петро, куда тебя нечистая сила загнала?
И все тотчас же загалдели, изумляясь, куда девался старик: приехал встречать гостя, целый день томился сам не свой, а то запропал, как иголка.
Сторож был у телеги, обежал вокруг станции, заглянул в телеграфную, даже в квартиру начальника, -- старик исчез.
– - Прямо чудно, то бегал, как козел, нудился, а то вот на тебе. До ветру, что ли, вышел?
И все вопросительно глядели друг на друга.
– - Да вот он!
– - со смехом воскликнула баба.
– - Он в кусты залез.
Жалкими, молящими глазами старик глядел из кустов акации на подошедших людей. Он крепко держал руками картуз свой, будто боялся, что его выдернут, и пятился. Потом он будто попытался что-то сказать, у него задвигались желваки на скулах и затряслась борода. У человека похолодела спина, таким несчастным, беспомощным и старым показался ему отец. Он шагнул в заросли акации: