Повесть о суровом друге
Шрифт:
Такое побоище шло вокруг, что страшно было смотреть.
На помощь казакам нагрянули жандармы. Механик Сиротка кричал:
– Товарищи, братья, бейте царских сатрапов! «Встава-ай, проклятьем заклейме-енный, весь мир голодных и ра-бо-ов!..»
Слюнявый сыщик кинулся к Сиротке с кирпичом, но шахтер Петя ударил сзади сыщика обушком по голове, и тот с разбегу ткнулся лбом в канаву, где прятались мы с Васькой. Из кармана сыщика выпала и покатилась в ров конфета, а сам он остался лежать с разбитой головой.
Человек
Но тут какая-то барышня с зонтиком мигом сняла чехол, и в ее руках вместо зонтика затрепетал на ветру красный флаг.
Усатый городовой схватил барышню за косы и пригнул ее голову к земле, но рабочие подхватили зонтик-флаг, и он поплыл над головами, переходя из рук в руки.
В грохоте битвы дядя Митяй призывал рабочих не сдаваться, однако городовые прорвались к нему. Он отшвыривал их, но жандармы навалились кучей.
Я видел, как недалеко от нас какая-то женщина с растрепанными волосами подбежала к сотнику, который гарцевал на коне, рванула на груди кофточку и крикнула:
– На, мерзавец, стреляй в грудь, которой я младенца кормлю!
Жандармы, казаки и полиция теснили рабочих к воротам завода. Под напором людей ворота затрещали.
Толпа хлынула на завод, казаки - следом. Звуки битвы стали удаляться...
– Вот тебе и свадьба в заводе!
– сказал Васька с обидой в голосе.
Все-таки мы нашли отца. Рабочие привели его, раненного, в котельную.
Отец был весь в крови. Он сидел на ящике, откинувшись к стене. Шахтер Петя и двое других рабочих перевязывали ему голову лоскутами.
Я громко заплакал, но отец не слышал меня. Закрыв глаза, он повторял, как в бреду:
– Не может быть, чтобы эта кровь прошла даром... Не может быть!..
7
Бунт в городе не утихал несколько дней.
Рассказывали, что Первого мая бои шли на всех улицах. Присланные из Бахмута казачьи эскадроны в центре города загнали рабочих за церковную ограду и начали избивать. Пленным некуда было укрыться, кроме как в церковь. А оттуда их выгонял поп. Рабочие стали защищаться церковной утварью: лупили казаков подсвечниками, палками от хоругвей, медными евангелиями. Один огрел городового кадилом. Говорят, отец Иоанн стоял на паперти и кричал: «Побойтесь бога, храм разорили!» Где там было слушать попа, если казаки рубили людей
На третий день из Екатеринослава приехал губернатор и назначил порку арестованных. Пожарную площадь кольцом оцепили солдаты - нельзя было пройти. Рассказывали, что губернатор издевался над рабочими и перед поркой поздравлял каждого с праздником Первого мая. Дядю Ван ли и Сиротку посадили в тюрьму, многих сдали в арестантские роты. Отца моего рабочие куда-то спрятали, а дядю Митяя, как ни оберегали его рабочие, полиция схватила. Губернатор будто бы сказал: «Давно тебя ищем, со-ци-ал-де-мо-крат! Теперь нашего суда не минуешь».
Только на пятый день по городу можно было пройти спокойно. Нам с Васькой сказали, что вся Пожарная площадь забрызгана кровью. Но мы не нашли следов. Дети пожарников указали место, где стояла скамья для порки, - у самого памятника царю. А табуретка, на которой отдыхал губернатор, - напротив. Мы увидели вмятины в земле от ножек табуретки. Наверное, губернатор был жирный.
По городу разъезжала конная стража. Возле городского суда улица была запружена народом. Мы прислушались к разговорам и поняли: судят самого главного революционера - дядю Митяя. Мы хотели протиснуться поближе, но вокруг суда разъезжали на конях казаки и, грозя пиками, покрикивали:
– Осади назад!
Мы забрались с Васькой на дерево. Отсюда были видны окна суда и дверь, у которой стоял часовой.
Под деревом собрались рабочие. Один из них, наверно, побывал на суде и горячо рассказывал:
– Судья объявляет: «Подсудимый, ваше последнее слово». Встает он и давай их резать: «Нет, - говорит, - господа, там, где голодают миллионы крестьян, а рабочих расстреливают за забастовки, - там восстания не прекратятся, пока не сметут с лица земли позор человечества - русский царизм!»
Это было похоже на дядю Митяя: я сам видел, как он смело дрался с жандармами, наверно, не одному съездил по уху...
Я спустился с дерева пониже, чтобы лучше слышать рассказ рабочего, как вдруг люди зашумели:
– Ведут, ведут!
Я увидел, как из суда вышли двое солдат с саблями наголо, а за ними я чуть не разревелся от жалости - шел дядя Митяй в кандалах. Позади шли еще двое солдат с саблями.
Выйдя из суда, дядя Митяй поднял цепи и позвенел ими:
– Вот их правосудие, товарищи!
Солдат, шедший позади, пнул его ногой:
– Иди, не разговаривай.
– До скорого свидания, товарищи! На баррикадах!
– Прощения просим, товарищ Митяй!
– доносились голоса.
Мы с Васькой спрыгнули с дерева, но нас затерли. И думать было нечего, чтобы протиснуться к дяде Митяю. Верховые казаки отгоняли людей плетьми.
Мы бежали до самой тюрьмы. Там жандармов и полиции было еще больше. Тюрьму переполнили арестованными, оттуда, из-за стены, доносился встревоженный гул.