Повесть о юности
Шрифт:
Сколько веселья, музыки, беззаботного смеха! Все кружится, сияет, улыбается, и человек, попадая сюда, как бы растворяется в непрерывном движении. Исчезают мысли, заботы, дела, от которых, казалось, никуда не денешься!..
Так и наши ребята: думали встретиться с девочками на катке, все обсудить, обо всем договориться. А пришли на каток и ни о чем не договорились — захотелось кататься. Даже не дождались, когда соберутся все: поскорее переобуться — и на лед!
Борис почти никого и не видел из «своих» девочек. Они разбежались в разные стороны, и только
Вот Нина Хохлова. Она в черных рейтузах и синем свитере, плотно облегающем ее немного полную фигуру. Борис подъехал к ней, и они, взявшись за руки, сделали несколько кругов. Поговорили об успеваемости, «о вечере дружбы», разрешение на который наконец-то было получено.
— Нужно, чтобы не просто вечер был. Содержание нужно найти! — со всей возможной серьезностью сказал Борис.
— А какое тут содержание? Просто дружба! Вот и содержание! — возразила Нина.
— Тогда нужно провести это через весь вечер! — отстаивал свое Борис.
Нина промолчала, но Борису показалось, что она с ним не согласна.
— Может быть, диспут о дружбе и товариществе организовать! — предложил Борис.
— Тогда какой же вечер? — опять возразила Нина.
— Ну, доклад!
Нина снова не ответила, поморщилась.
Шаг у нее неширокий, скованный, она, очевидно, недавно катается на коньках, и с ней трудно идти — Борису приходилось все время сдерживать себя, чтобы не сбиться с ноги. Но во имя дружбы можно и потрудиться, можно поговорить, хотя разговор явно не получался. Нина точно взяла за правило возражать на все, что скажет Борис, а сама ничего не предлагала. Тогда Борис попробовал узнать, как у нее в группе поставлена комсомольская работа. Но Нина не откликнулась и на эту тему, перевела речь на другое: она была недовольна мальчиками. Почему не все комсомольцы носят комсомольские значки? Почему старших мальчиков боятся малыши? Девочки это заметили! Почему мало мальчиков записалось в танцевальный кружок?
К ним подъехали еще две девочки: Лена Ершова, редактор стенной газеты, и Таня Демина, — ее Борис почти не знал. Они заговорили с Ниной о каких-то своих делах, и, воспользовавшись этим, Борис отстал, а потом приналег — и пошел! Только ветер свистит в ушах и жжет щеки! Над головою одна за другой мелькают дуги громадных молочно-белых ландышей-фонарей.
— Ты что ж один? — спросил догнавший Бориса Игорь.
— Удрал!
— Ну и правильно! Ну их! Поедем лучше фигурное катанье посмотрим!.. Ну и здорово у них получается!
Вечер готовили наспех: ребята боялись, что нахватают двоек и полученное разрешение будет отменено. Решили даже не согласовывать программу, а строить ее на сюрпризах: чем порадуют одни и чем порадуют другие.
Сухоручко предложил прочитать на вечере свое стихотворение «Баллада о журавле».
— Только ты не фокстроты, а что-нибудь посерьезней! Можешь? — спросил Борис.
Самое серьезное, что играл Миша, был вальс «На сопках Маньчжурии».
— Ну ладно! Играй «На сопках Маньчжурии»!
Сам Борис решил декламировать Маяковского, которого очень любил.
Валя Баталин долго не решался предложить свои услуги, но наконец осмелился:
— Я могу на гитаре сыграть, если хотите…
— А не провалишься?
— Нет! У меня хорошо получается! — уверенно заявил Валя.
— Небось «Коробейники»? — усмехнулся Борис.
— И «Коробейники» и «Светит месяц» могу.
— Д-да! — Борис взъерошил свои непокорные волосы. — Один — «На сопках Маньчжурии», другой — «Светит месяц»… Классический репертуар! Ну ладно! Это у нас за фольклор сойдет, за народную музыку. Ну, а насчет серьезной, видно, Рубин выручит. Ты как, Лева?
Рубин сидел, уткнувшись в книгу, всем видом своим показывая, что происходящее вокруг его не интересует. Услышав вопрос Бориса, он поднял голову и прищурился, как бы не понимая, в чем дело.
— Я говорю: ты как насчет выступления на вечере? — повторил свой вопрос Борис. — Сыграть что-нибудь хорошее на пианино можешь?
— У меня сейчас ничего разученного нет, — ответил Рубин.
— Так совсем ничего и нет?
— Нет! — ответил Рубин и опять опустил глаза в книгу.
— Интересно! — подавляя закипающий гнев, снова спросил Борис. — Сколько времени ты в музыкальной школе учишься, сколько раз на вечерах выступал, а теперь — ничего нет?
— Да ведь ты сам говоришь, что нужно хорошее, — не поднимая глаз от книги, ответил Рубин.
— Ну, давай плохое!
— А плохое что ж?.. — невозмутимо ответил Рубин. — «Светит месяц» у нас и так будет.
— А что ты над «Светит месяц» издеваешься? — сверкнул на него глазами Игорь Воронов. — Хоть «Светит месяц», да от души. Молодец Баталин! А ты… У, несчастная личность!
— Лева! Ты же что-то Рахманинова играл! — примирительно напомнил ему Феликс.
— Да что вы ему кланяетесь? — не выдержал Вася Трошкин. — Не хочет — не нужно! Обойдемся и без его Рахманинова. Это ж известный фон-барон задери-нос.
— А это верно! — решил вдруг Борис. — Мы отказываемся от твоего выступления!
— По-моему, вам не от чего отказываться! — усмехнулся Рубин.
— Все равно отказываемся! Не хотим!
После этого все думали, что Рубин на вечер не придет. Но он пришел. Он был оживлен, даже весел и, когда Борис входил в зал, смеялся, разговаривал с Сашей Прудкиным.
Борис пришел рано. В гардеробной он столкнулся с Таней Деминой и поздоровался с ней. Таня не ответила.
«Не заметила!» — подумал Борис и, встретив ее потом в коридоре, поздоровался еще раз.
— Здравствуйте! Вас, кажется, Таней зовут?
— Кажется! — сухо ответила та и прошла мимо.