Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]
Шрифт:
— Идиоты? — Витька вскочил. — У этих идиотов — права! Власть! Говорят, чтоб в двадцать четыре часа собаки не было. Отдали мы Пуха. Мать все время плачет, а фотографию снимать не велит…
— Эх, Витька-Витька, — Зина подошла к нему, придвинула стул. — Давай прямо сейчас поедем и привезем Пуха назад.
— Нету Пуха, — хмуро сказал Витька.
— Как это нету?
— Нету, и все, — обозлился Витька. — Неделю целую мы пытались его пристроить — никто не берет. В газете один знаменитый фельетонист
Зина долго смотрела на Витьку и молчала. Вошла мать.
— Случилось что-нибудь? — тревожно спросила она.
— Зачем вы так? — Зина положила фотографию на стол. — Гадко… это.
— Не нужно, Зиночка, — остановила ее мать. — Осуждать всегда легко. А меня участковый предупредил: «Еще раз жильцы пожалуются, я вам на работу письмо напишу…» Что оставалось делать?
— Не знаю. Но я бы не отдала.
— А я знала, что будет, если мы не отдадим. — Мать горько улыбнулась. — Пришло бы письмо на работу. Разве хватило бы у меня нервов? А конец все равно один. Общественность есть общественность. Ее не переспоришь.
— Я пойду. — Зина остановилась на пороге. — Вы об уродстве каком-то говорите. Все у вас, как в кривом зеркале!
— Я ведь не обобщаю, — тихо сказала мать. — Просто нам не повезло, вот и все.
Зина вышла из подъезда Витькиного дома и нос к носу столкнулась с Эсадзе. Эльдар был одет подчеркнуто элегантно.
— Караулишь? — зло спросила Зина.
— Почему? — примирительно улыбнулся Эсадзе. — Просто жду.
— По-моему, я тебя не просила. — Зина с трудом взяла себя в руки.
— Зачем просить? — удивился он. — Я, как человек и как твой секретарь, кстати, — он поднял палец, — обязан заботиться о тебе.
— Спасибо, — Зина подняла глаза вверх: было темно, но все же ей показалось, что за Витькиным окном мелькнуло чье-то лицо. — А теперь — тебе направо, мне — налево.
— Подожди, — он удержал ее. — Зачем к нему ходишь? Его давно гнать пора — с работы, отовсюду! Фарцовщик он!
— Ты мне мораль читаешь как секретарь комсомольской организации или как отвергнутый… ухажер?
— Глупо. — Эсадзе побелел от обиды. — Я тебя предостеречь хочу как твой друг. Им милиция интересуется. Сегодня я на работу иду — встречается участковый. — Эсадзе улыбнулся. — Я во-он в том доме живу… Приходи в гости.
— И что он? Участковый?
Эсадзе оглянулся, увидел зеленый огонек такси:
— Алё, шеф! — крикнул он. Распахнул дверцу: — Садись, Зина. Ты ведь на другом конце города живешь. Позволь, я провожу тебя. По дороге все расскажу…
Зина заколебалась. Но желание узнать, что же именно сообщил Эсадзе участковый, пересилило.
— Хорошо. Только я сяду сзади, а ты рядом
— Как скажешь, — помрачнел Эсадзе.
Такси уехало. Следом за ним двинулся «Москвич»-фургон…
Витька уже ложился спать, когда позвонил Бородаев.
— Витя, — сказал он и замолчал. В трубке слышалось только прерывистое дыхание. — Витя, — повторил он. — Я тебя предупреждал. Ты помолчи, ничего не говори. Час назад ухожу с завода — Эсадзе маячит… Отутюженный… Прыщ.
— Видел, — хмуро сказал Витька. — Зина с ним в такси уехала. От меня вышла и… Чего тебе? Я спать хочу.
— Нет, правда, — вздохнул Бородаев. — Обидно мне. За друга.
— Ну и будь здоров. — Витька хотел было повесить трубку, но отчаянный крик Бородаева остановил его.
— Витя! — завопил тот. — Я из автомата звоню! Я их в окошечко вижу. Сквозь стекло! Не чужой ты мне, и больно мне за твою поломанную жизнь! Садись в такси и пулей сюда! Он надругается, а мы молчать будем? Жми!
— Денег ни копья, — заколебался Витька. — Да и что мы ему сделаем? Руки коротки.
— Не скажи, Витя, — с тоской произнес Бородаев. — Не скажи. Я тебе друг или как?
Витька заглянул в комнату матери. Мать спала. Он лихорадочно оделся и выскочил на улицу…
…Бородаев ждал около будки телефона-автомата.
— Она тебя с потрохами продала, — Бородаев вздохнул: — Эх, Витька-Витька… Поживешь с мое — поймешь: баба есть баба. Она только на одно способна…
Витька шагнул вперед и замер. В глазах потемнело от ненависти и отчаяния. Зина сидела на скамейке рядом с Эсадзе и о чем-то разговаривала.
— Можно, конечно, поближе подойти, — сказал Бородаев. — Хочешь?
— Незачем, — Витька сжал кулаки. — И так ясно.
Эсадзе снял пиджак и набросил его на плечи Зины.
— Ишь, талант, — хмыкнул Бородаев.
— Что решим? — Бородаев тронул Витьку за плечо.
— Убью, — Витька побелел, шагнул вперед, но Бородаев удержал его за руку:
— Э-э, брат, так не пойдет. Ты ему в глаз, а он завтра дирекции пожалуется, тебя и выгонят. Да еще так, что никуда больше не поступишь!
— Плевать, — Витька рвался из рук Бородаева, хрипел: — Не прощу. Я ее… Она мне… Как же это, Бородаев…
Эсадзе и Зина встали, медленно двинулись к дому.
— Пошла, — с сожалением сказал Бородаев. — Да-а-а. Зачем ей ты? Ей с усиками надо. Темперамент опять же.
Витька присел, увернулся от рук Бородаева и бросился на него. Бородаев подставил ногу. Витька грохнулся, разбил нос.
— Эх, сынок, — как ни в чем не бывало продолжал Бородаев. — Людишки. Ты к ним с добром, они к тебе — с ядом. Ты вот сейчас лучшего друга убить хотел. А за что? За правду! Кому мстишь, Витя? Раскинь мозгами: он с ней сейчас любовь изучает, а ты где?